Посмертно подсудимый

Куницын читал лицеистам и лекции об ораторском искусстве («Ораторская изящная проза, или Красноречие»), где более или менее подробно останавливался и на «предмете судебного красноречия». При этом важное значение он придавал не только внешнему выражению судебной речи, но и глубокому уяснению фактического и юридического содержания обвинения, его доказанности, концентрировании внимания судебного оратора на обстоятельствах, влияющих на индивидуализацию наказания. Так, в конспектах Горчакова имеется следующая запись: «К сущности судебного красноречия вдревле относилось: в чем состоит какое-либо разбираемое дело? Основательно ли оно? Преступление ли оно или нет? Под какой закон подходит? Лета, звание, нравы, свойство, состояние обвиняемого доказывают ли возможность или невозможность приписуемой ему вины?»[204]

Юридическая «доля» образования, полученная с помощью Куницына Пушкиным в лицее, документально зафиксирована в свидетельстве об окончании его поэтом. В нем указывается, что Пушкин «в течение шестилетнего курса обучался в сем заведении и оказал успехи: в логике и нравственной философии, в праве естественном, частном и публичном, в российском гражданском и уголовном праве – хорошие…»[205]

Что же касается уроков Куницына в области политической экономии, то Пушкин в «Онегине» показал, что и эти усилия его учителя не пропали даром. Поэт ввел в роман «экономическую» строфу, наделив своего героя определенными познаниями в области политической экономии. У него Евгений Онегин:

Бранил Гомера, Феокрита;
Зато читал Адама Смита
И был глубокий эконом,
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт

имеет.Отец понять его не мог
И земли отдавал в залог (5, 12).

В этих стихах очень точно выражена позиция классической политической экономии (А. Смит), провозгласившей, что богатство нации состоит не в деньгах, а в массе непрерывно производимых товаров, что деньги играют всего лишь вспомогательную роль, обслуживая оборот этих товаров. Такое тонкое понимание Пушкиным политико-экономических проблем и не менее тонкое и предельно точное отражение их в высокохудожественной форме поэтического произведения привлекло к этому «политэкономическому уроку» в поэзии даже К. Маркса и Ф. Энгельса. Так, в примечании к своей книге «К критике политической экономии» Маркс писал (в разделе «Теория средств обращения и денег»): «В поэме Пушкина отец героя никак не может понять, что товар – деньги. Но что деньги представляют собою товар, это русские поняли уже давно, что доказывается не только ввозом хлеба в Англию в 1838–1842 гг., но и всей историей их торговли».[206] Несомненно, что Маркс имел в виду процитированную выше «экономическую строфу «Евгения Онегина». Ф. Энгельс в своих трудах также дважды употребляет (даже цитирует) эту знаменитую строфу «Евгения Онегина»: в статье «Внешняя политика русского царизма» и в своем письме к Н. Ф. Даниельсону от 29–31 октября 1891 г.[207]

Известный советский пушкинист Л. Гроссман признавал «несомненным широкое и благотворное воздействие Куницына на образование политических воззрений Пушкина». Вместе с тем он считал, что «не следует усматривать в юном поэте склонностей к юриспруденции и государствоведению…Следует поэтому установить наряду с безусловным интересом лицеиста Пушкина к словесности, поэтике, искусствам такое же безразличие его к правоведению и финансам, а вместе с ними и к школьной логике».[208] Л. Гроссман ссылается при этом на письмо Пушкина-лицеиста к Вяземскому от 27 марта 1816 г.: «Правда, время нашего выпуска приближается; остался год еще. Но целый год еще плюсов, минусов, прав, налогов, высокого, прекрасного!..целый год еще дремать перед кафедрой… это ужасно» (10, 8).