Посмертно подсудимый

Нас, однако, более всего интересует, перекликалась ли с творчеством Пушкина судьба Державина не только как поэта, но и как государственного деятеля? И на этот вопрос можно ответить вполне утвердительно. Особенно это отразилось в работе поэта над «Историей Пугачева». Как известно, Державин принимал участие в действиях правительственных войск по подавлению восстания Пугачева. В предисловии к своему историческому труду Пушкин упоминает имя Державина наряду с именами крупнейших исторических деятелей той эпохи: «Историческая страница, на которой встречаются имена Екатерины, Румянцева… Суворова… Вольтера и Державина, не должна быть затеряна для потомства» (8, 151). Непосредственно в тексте «Истории…» Пушкин приводит два эпизода, связанных с действиями Державина в связи с усмирением восставших. Первый заключается в том, что для того, чтобы воспрепятствовать намерению крестьян одной деревни идти служить к Пугачеву, Державин с двумя казаками приехал туда и повесил зачинщиков. Второй эпизод касается неудачных попыток Державина защитить Саратов, когда сам он едва не попал в плен, а один из сопровождавших его казаков был заколот восставшими. В собственных примечаниях к «Истории…» Пушкин, комментируя эти эпизоды, указывал, что «Державин написал свои Записки, к сожалению еще не изданные» (8, 317). Следует отметить, что Пушкин пытался получить доступ к рукописным запискам Державина, но получил в этом отказ со стороны его родственников.

Лицеисты, посвятившие себя юридическому поприщу

И. И. Пущин (1798–1859) – один из самых близких лицейских друзей Пушкина. Их знакомство состоялось 12 августа 1811 г. на приемных экзаменах в лицей, а личное общение продолжалось до 11 января 1825 г., когда Пущин посетил поэта в его ссылке в Михайловском. Будучи по своим успехам в лицее одним из первых его выпускников (он окончил его с серебряной медалью). Пущин избрал для себя военное поприще, став офицером лейб-гвардии конной артиллерии. Он тесно связал свою жизнь с декабристским движением. Еще лицеистом вступил в члены преддекабрьской политической организации «Священная артель», летом 1817 года был принят в Союз Спасения, а затем в Союз Благоденствия и Северное общество.

В 1823 году Пущин оставил военную службу. Формальным поводом к отставке послужило его столкновение с младшим братом царя Михаилом, из-за незначительного упущения в форме одежды молодого офицера. Однако в действительности причины этого поступка Пущина были более глубокими. Программными документами Союза Благоденствия предписывалось занятие должностей в гражданском ведомстве с целью исполнения не только принятых на себя обязанностей, но и «уничтожения лихоимства и других злоупотреблений постепенным улучшением нравственности среди товарищей и подчиненных и распространением просвещения». Пущин решил поступить на службу квартальным надзирателем, что в те времена было низкой полицейской должностью. Тем самым он хотел доказать, что всякая должность в государстве, если она служит на пользу народа, – почетна. От задуманного его побудили отказаться лишь слезы сестер и просьбы родных, без основания считавших, что это могло подорвать репутацию семьи. Поэтому Пущин поступил в Петербургскую уголовную палату в качестве сверхштатного члена (должность также явно не престижная для дворянина). В конце 1823 года Пущин становится судьей Московского надворного суда, поставив своей задачей искоренить взятки в суде и защищать от притеснения простой народ. Пушкин увидел в поступке своего друга проявление гражданской доблести. В черновом варианте послания «И. И. Пущину» (1825) поэт писал, что тот «победил предрассужденье» и «возвеличил темный сан». В нем сохранились и такие пушкинские строки:

Ты, освятив тобой избранный сан,
Ему в очах общественного мненья
Завоевал почтение граждан…[219]

В 1825 году, незадолго до восстания декабристов, Пущин навестил своего опального друга в Михайловском. В «Записках о Пушкине» (одном из достоверных мемуарных источников о поэте) Пущин зафиксировал предмет их разговоров при встрече. «Пушкин заставил меня рассказать ему про всех наших первокурсных Лицея; потребовал объяснения, каким образом из артиллериста я превратился в судью. Это было ему по сердцу, он гордился мною и за меня».[220]