Посмертные записки Пикквикского клуба

— Но довольно, милостивые государи, — продолжал мистер сержант Бузфуц. — Трудно смеяться, когда сердце готово разорваться на части от напора болезненных ощущений, и невозможно шутить, когда наглость и бесстыдство издеваются над глубочайшими симпатиями нашей природы. Надежды моей клиентки разрушились раз и навсегда, и обычный ход ее занятий прерван без милосердия и пощады. Билетик прибит снова на окне первого этажа, но нет более жильца в доме бедной вдовы. Холостые джентльмены снуют беспрестанно мимо окон и ворот, но уже никто из них не думал занять опустелую квартиру. Мрак, пустота и молчание водворились в гостеприимном домике на Гозуэлльской улице, смолк и заглох веселый голос резвого дитяти, и уже никто более не принимает радушного участия в его играх. Бедный мальчик сидит, задумавшись, целыми часами и уныло смотрит на свою плачущую мать. Но Пикквик, милостивые государи, Пикквик, этот безжалостный разрушитель домашнего оазиса в пустыне Гозуэлльской улицы, Пикквик, возмутивший кладезь безмятежной тишины и спокойствия в скромном семейном быту, Пикквик, выступивший сегодня перед нами со своими бессовестными котлетами и нагревальниками, — Пикквик, милостивые государи, еще дерзает поднимать свою голову с необузданной наглостью и бесстыдно издевается над развалинами, произведенными его злодейской рукой. Взыскание законных проторей и убытков, милостивые государи, — вот единственное наказание, которому вы можете подвергнуть этого злодея, и вместе с тем единственное вознаграждение, ожидаемое моей клиенткой. В этом, собственно, и заключается покорнейшая просьба, с которой миссис Бардль обращается к просвещенным, великодушным, благородным, беспристрастным и сострадательным соотечественникам, способным и готовым защищать силой закона страждущую невинность.

Заключив таким образом свою прекраснейшую речь, мистер сержант Бузфуц сел на скамью адвокатов, и в ту же минуту вице-президент Стерлейх пробудился на свой кафедре.

— Позовите Елизавету Клоппинс, — сказал сержант Бузфуц, приподнимаясь на своем месте.

Первый ближайший докладчик закричал: «Елизавету Топпинс!»; другой, стоявший подальше, потребовал Елизавету Джокинс; третий бросился со всех ног искать Елизавету Моффинс.

Между тем, при общем содействии миссис Бардль, миссис Сандерс и господ Додсона и Фогга, миссис Клоппинс была возведена на верхнюю ступень свидетельской ложи, и в ту же минуту сама миссис Бардль утвердилась на нижней ступени, держа в одной руке белый платочек, а в другой — скляночку со спиртом, приготовленную для нее на всякий случай. Миссис Сандерс стояла с зонтиком в руках, изъявляя совершеннейшую готовность развернуть его над головой неутешной вдовы.

— Миссис Клоппинс, — сказал сержант Бузфуц, — успокойтесь, сударыня.

И лишь только он произнес эти слова, миссис Клоппинс залилась горючими слезами, обнаруживая притом разные возмутительные признаки истерического припадка.

— Помните ли вы, милостивая государыня, — начал сержант Бузфуц после других незначительных вопросов, — помните ли вы, что вы были в коридоре у миссис Бардль в июле прошлого года, в одно замечательное утро, когда миссис Бардль убирала комнаты своего жильца?

— Помню, милорд и господа присяжные, очень помню.

— Гостиная мистера Пикквика находилась в первом этаже, если не ошибаюсь?

— Так точно, сэр, в первом этаже.

— Что ж вы делали в коридоре, сударыня? — спросил судья.

— Милорд и господа присяжные, — сказала миссис Клоппинс с возрастающим волнением, — я не стану обманывать вас.

— И не должны, сударыня, — сказал вице-президент.

— Миссис Бардль не знала, что я у нее в коридоре, — продолжала миссис Клоппинс. — Вот как это случилось, господа. Пошла я на рынок покупать для своих ребятишек почек и баранины, которую они очень любят. Прохожу я мимо домика миссис Бардль и вижу совсем неожиданно, что калитка у нее отворена. Отчего бы, думаю себе, так рано отворена калитка у миссис Бардль? Подумала да и вошла во двор, а со двора в коридор. Вошла, сэр, и слышу, что в передней комнате, где квартировал мистер Пикквик, раздаются громкие голоса. Я остановилась…

— Для того, конечно, чтобы подслушать, — перебил сержант Бузфуц.

— Прошу извинить, сэр, — перебила миссис Клоппинс величественным тоном, — я ненавижу подобные проделки. Голоса были так громки, что, можно сказать, насильно пробивались в мои уши.

— Стало быть, вы не подслушивали, но просто слышали?

— Слышала, сэр, слышала.

— Очень хорошо. Различили ли вы голос мистера Пикквика?

— Различила, сэр, различила.

— О чем же говорил мистер Пикквик?

Отвечая на этот вопрос, миссис Клоппинс рассказала с мельчайшими подробностями уже известную нашим читателям беседу мистера Пикквика с хозяйкой.

Присяжные задумались, и лица их выразили самые мрачные подозрения. Сержант Бузфуц улыбнулся и сел. Мрачные подозрения увеличились еще больше, когда сержант Сноббин объявил, что он не намерен подвергать эту свидетельницу вторичному допросу, потому что показание ее, по признанию самого мистера Пикквика, в сущности было справедливо.