Посмертные записки Пикквикского клуба

В чайной комнате и вокруг карточных столов группировались довольно неуклюжие старухи и безобразные старые джентльмены, рассуждавшие втихомолку о свежих сплетнях, при чем интонация их голоса и выразительные жесты обличали высшую степень наслаждения, почерпаемого ими в этом занятии, очевидно приятном и полезном. Между этими группами замешались три или четыре заботливые маменьки, углубленные, по-видимому, в сущность интересной беседы, что, однако ж, не мешало им бросать временами исподлобья косвенные взгляды на своих дочерей, которые, поступая сообразно с материнскими наставлениями, начинали уже делать возможно лучшее употребление из драгоценного времени, и весело было видеть, как они роняли свои платочки, надевали перчатки, опрокидывали чашки и так далее: признаки маловажные, даже пустые с философской точки зрения, но всем и каждому известно, что при некоторой житейской опытности можно воспользоваться ими с большим успехом.

Около дверей и по разным углам комнат бродили молодые люди, глупые, чопорные, считавшие себя предметом общего удивления и любопытства. Они старались забавлять прекрасный пол произведениями своего доморощенного остроумия и были убеждены душевно, что каждое их слово веселит и разнеживает женское сердце. Корифеи бального паркета, они были счастливы и вполне довольны своей судьбой.

И, наконец, на некоторых задних скамейках, абонированных, по-видимому, на весь бальный вечер, сидели разные незамужние леди, уже давно переступившие за пределы девических мечтаний и надежд. Они не танцевали, потому что не было для них кавалеров, и не играли в карты из опасения прослыть невозвратимо одинокими; но положение их тем не менее казалось интересным и совершенно комфортабельным, потому что они вдоволь могли злословить всех и каждого, не размышляя о себе самих.

Словом, это была сцена общего веселья, пышности и блеска; сцена богатых костюмов, прекрасных зеркал, выполированных полов, жирандолей и восковых свеч. И на всех пунктах этой сцены, быстро переходя с места на место, красовался щепетильный Анджело Кир Бентам, эсквайр и церемониймейстер. Он раскланивался со всеми, разговаривал со всеми, улыбался всем.

— Сюда, в чайную комнату. Нальют вам за шесть пенсов горячей воды и назовут это чаем. Пейте, — сказал мистер Даулер громким голосом, обращаясь к мистеру Пикквику, который, во главе маленького общества, приближался в эту минуту, ведя под руку миссис Даулер.

Мистер Пикквик повернул в чайную комнату и здесь, пробиваясь через толпу, приветствовал его улыбкой и поклонами Анджело Бентам, эсквайр и церемониймейстер.

— Я в восторге, почтеннейший, — говорил Бентам. — Присутствие ваше драгоценно для Бата. Миссис Даулер, вы украшаете наш бал. Ваши перья — истинное сокровище. Превосходно!

— Есть тут кто-нибудь из замечательных лиц? — спросил Даулер.

— Кто-нибудь! Отборное общество, сэр, лучший благороднейший сок всего Ба-ата. Мистер Пикквик, замечаете ли вы эту леди в газовом тюрбане?

— Толстую старушку? — спросил мистер Пикквик наивным тоном.

— Фи! Позвольте вам заметить, почтеннейший, что в Бате нет толстых старух. Это вдовствующая леди Снофнуф.

— Право? — сказал мистер Пикквик.

— Я вам говорю, — подтвердил церемониймейстер. — Тсс! Подойдите поближе, мистер Пикквик. Видите ли вы вот этого блистательного молодого человека, что повернул теперь к нам?

— С длинными волосами и необыкновенно узким лбом? — спросил мистер Пикквик.

— Да. Это в настоящую минуту богатейший молодой человек в целом Бате. Молодой лорд Мутонгед.

— Неужели?

— Честное слово. Вы сейчас услышите его голос, мистер Пикквик. Он будет говорить со мною.

— A кто этот другой джентльмен подле него, в красном жилете и с черными бакенбардами? — спросил мистер Пикквик.

— Это высокородный мистер Кроштон, неразлучный друг молодого лорда, — отвечал церемониймейстер. — Здравствуйте, милорд!

— Очень жалко, Бентам, — сказал милорд.

— Да-с, очень жарко, милорд, — отвечал церемониймейстер.

— Дьявольски жарко, — подтвердил высокородный мистер Кроштон.

— Видали ли вы шарабан милорда, Бентам? — спросил высокородный мистер Кроштон после короткой паузы, в продолжение которой лорд Мутонгед старался своими джентльменскими взорами привести в смущение мистера Пикквика, между тем как мистер Кроштон приискивал интереснейший предмет для разговора.

— Шарабан! Ах, боже мой, нет, не видал! — воскликнул церемониймейстер. — Шарабан! Какая превосходная идея! За-ме-ча-тель-но!

— Как же это вышло? — сказал лорд. — Я думал, что уже все видели мой новый шаабан. Это, могу сказать, пъекъяснейший, щегольской и самый гъациозный экипаж, какой когда-либо двигался на колесах. По бокам я пъиказал выкъясить его къясной къяской.

— И этот цвет придает ему очаровательный вид, — заметил высокородный мистер Кроштон. — Кузов на запятках держится очень живописно.