— Чистейшую, сэр, — ничего я не знаю, и не слышал ничего вплоть до настоящей минуты. Если в голове у меня и вертятся какие-нибудь догадки, — прибавил Самуэль, взглянув на мистера Винкеля, — я не вправе высказывать их из опасения соврать чепуху.
— Ну, и я не вправе предлагать дальнейшие расспросы относительно частных дел своего друга, как бы он ни был близок к моему сердцу, — сказал мистер Пикквик после кратковременной паузы, — довольно заметить с моей стороны, что я тут ровно ничего не понимаю. Стало быть, нечего и толковать об этом.
Выразившись таким образом, мистер Пикквик свел речь на другие предметы, и мистер Винкель постепенно начал приходить в спокойное и ровное состояние духа, хотя не было на его лице ни малейших признаков беззаботного веселья. Друзьям представилось слишком много предметов для разговора, и утренние часы пролетели для них незаметно. В три часа мистер Уэллер принес ногу жареной баранины, огромный пирог с дичью и несколько разнообразных блюд из произведений растительного царства, со включением трех или четырех кружек крепкого портера — все это было расставлено на стульях, на софе, на окнах, и каждый принялся насыщать себя, где кто стоял. Но, несмотря на такой беспорядок и на то, что все эти кушанья были приготовлены в тюремной кухне, друзья произнесли единодушный приговор, что обед был превосходный.
После обеда принесли две или три бутылки отличного вина, за которым мистер Пикквик нарочно посылал в один из лучших погребов. К вечеру, перед чаем, эта порция повторилась, и когда, наконец, очередь дошла до последней, то есть шестой бутылки, в средней галерее раздался звонок, приглашавший посторонних посетителей к выходу из тюрьмы.
Поведение мистера Винкеля, загадочное в утреннее время, приняло теперь совершенно торжественный характер, когда, наконец, он, под влиянием виноградного напитка, приготовился окончательно проститься со своим почтенным другом. Когда мистер Топман и мистер Снодграс вышли из комнаты и начали спускаться с первых ступеней лестницы, мистер Винкель остановился на пороге перед глазами мистера Пикквика и принялся пожимать его руку с неописуемым волнением, в котором проглядывала какая-то глубокая и могущественная решимость.
— Прощайте, почтенный друг, — сказал мистер Винкель со слезами на глазах.
— Благослови тебя бог, мой милый! — отвечал растроганный мистер Пикквик, с чувством пожимая руку своего молодого друга.
— Эй! Что ж ты? — закричал мистер Топман с лестничной ступени.
— Сейчас, сейчас, — отвечал мистер Винкель.
— Прощайте, почтенный друг!
— Прощай, мой милый! — сказал мистер Пикквик.
Затем следовало еще «прощай», еще и еще, и когда этот комплимент повторен был около дюжины раз, мистер Винкель отчаянно уцепился за руку своего почтенного друга и принялся смотреть на его изумленное лицо с каким-то странным выражением отчаяния и скорби.
— Ты хочешь сказать что-нибудь, мой милый? — спросил наконец мистер Пикквик, утомленный этим нежным церемониалом.
— Нет, почтенный друг, нет, нет, — сказал мистер Винкель.
— Ну, так прощай, спокойной тебе ночи, — сказал мистер Пикквик, тщетно покушаясь высвободить свою руку.
— Друг мой, почтенный мой утешитель, — бормотал мистер Винкель, пожимая с отчаянной энергией руку великого человека, — не судите обо мне слишком строго, бога ради, не судите, и если вдруг услышите, что я доведен был до какой-нибудь крайности всеми этими безнадежными препятствиями, то я… я…
— Что ж ты еще? — сказал мистер Топман, появляясь в эту минуту на пороге комнаты мистера Пикквика. — Идешь или нет? Ведь нас запрут.
— Иду, иду, — отвечал мистер Винкель.
И, еще раз пожав руку мистера Пикквика, он вышел наконец из дверей.
В ту пору как великий человек смотрел с безмолвным изумлением за своими удаляющимися друзьями, Самуэль Уэллер побежал за ними вдогонку и шепнул что-то на ухо мистеру Винкелю.
— О, без сомнения, в этом уж вы можете положиться на меня, — сказал громко мистер Винкель.
— Благодарю вас, сэр. Так вы не забудете, сэр? — проговорил Самуэль.
— Нет, нет, не забуду, — отвечал мистер Винкель.
— Желаю вам всякого успеха, сэр, — сказал Самуэль, дотрагиваясь до своей шляпы. — Я бы с величайшим удовольствием готов был ехать с вами, сэр; но ведь, извольте сами рассудить, старшина без меня совсем пропадет.
— Да, да, вы очень хорошо сделали, что остались здесь, — сказал мистер Винкель.
И с этими словами пикквикисты окончательно скрылись из глаз великого человека.
— Странно, очень странно, — сказал Пикквик, возвращаясь назад в свою комнату и усаживаясь в задумчивой позе на софе перед круглым столом. — Что бы такое могло быть на уме у этого молодого человека?
И он сидел в этом положении до той поры, пока, наконец, не раздался за дверью голос Рокера, тюремщика, который спрашивал, можно ли ему войти.
— Прошу покорно, — сказал мистер Пикквик.
— Я принес вам, сэр, новую мягкую подушку вместо старого изголовья, на котором вы изволили почивать прошлую ночь, — сказал мистер Рокер.
— Благодарю вас, благодарю, — отвечал мистер Пикквик. — Не угодно ли рюмку вина?