Посмертные записки Пикквикского клуба

Надлежало обо всех этих приготовлениях известить и миссис Трундель. Эту обязанность принял на себя сам мистер Трундель и выполнил ее самым деликатным образом, так как юная супруга его находилась в том самом интересном положении, в каком обыкновенно бывает всякая благовоспитанная и правильно организованная леди через несколько месяцев после своего замужества. Весть эта, однако ж, не произвела слишком потрясающего влияния на нервы и чувства интересной леди. Миссис Трундель немедленно заказала в Моггльтоне новую шляпку, черное атласное платье и объявила наотрез, что она намерена присутствовать при бракосочетании своей сестры. По этому поводу мистер Трундель призвал доктора на семейный консилиум, и доктор объявил, что миссис Трундель сама должна знать лучше всех, как она чувствует себя. Интересная леди отвечала, что она чувствует себя превосходно, и ничто на свете не изменит ее решимости ехать в Лондон. Достойный доктор, научившийся продолжительным опытом взвешивать свои собственные выгоды с интересами своих пациентов, выразил твердое убеждение, что миссис Трундель, по его мнению, может ехать; иначе, оставаясь дома, она пропадет с тоски, а это могло бы иметь весьма неблагоприятные последствия для ее здоровья. И миссис Трундель поехала: доктор, на всякий случай, снабдил ее полдюжиной пузырьков с микстурой, которую она, для рассеяния, должна была употреблять в дороге.

В дополнение к этим пунктам, старик Уардль снабжен был двумя маленькими письмами к двум юным леди, которые должны были действовать при церемонии в качестве невестиных подруг. Получив эти записочки, обе юные леди прослезились и пришли в отчаяние по тому поводу, что у них не было готовых платьев на этот случай, а заказывать было некогда — обстоятельство, доставившее порцию сердечной услады обоим папенькам этих двух достойнейших девиц. Делать было нечего. Старые платья были вынуты из гардероба, вычищены, выглажены, новые шляпки явились очень кстати, и юные девицы не ударили в грязь лицом: при совершении бракосочетания они плакали именно там, где нужно, трепетали, где следует, вздыхали, где подобает, и вообще вели себя таким образом, что заслужили справедливое удивление всех зрителей.

Какими судьбами две бедные родственницы очутились в Лондоне — пешком, что ли, они пришли, или прискакали на запятках почтовых карет, или приехали в обозных фурах, или принесли одна другую — неизвестно до сих пор; но не подлежит ни малейшему сомнению, что они подоспели в столицу еще раньше мистера Уардля; самые первые особы, постучавшиеся в дверь дома мистера Пикквика утром в день бракосочетания, были эти две родственницы, озаренные радостными улыбками и украшенные живыми цветами.

Их приняли ласково и радушно, потому что мистер Пикквик смотрел без лицеприятия на своих ближних, не разбирая, бедны они или богаты. Новая прислуга отличалась удивительным проворством и чудной предупредительностью. Мери блистала красотой и щегольскими лентами; Самуэль был отменно ловок, весел и жив.

Жених, поселившийся в доме двумя или тремя днями раньше, выступил торжественно в дольвичскую церковь навстречу своей невесте. Его сопровождали: мистер Пикквик, Бен Аллен, Боб Сойер, мистер Топман и Самуэль Уэллер в новой великолепной ливрее, изобретенной нарочно на этот случай и украшенной белым букетом из живых цветов, подаренных ему девой сердца. Их встретили Уардли, Винкели, невеста и невестины подруги, мистер и миссис Трундель; и когда церемония совершилась надлежащим порядком, весь поезд поворотил к дому мистера Пикквика, куда уже прибыл между прочим и мистер Перкер.

Здесь все легкие облака, прикрывавшие торжественную церемонию, исчезли в одно мгновение ока. Все лица засияли радостным восторгом, и ничего не было слышно, кроме поздравлений, приветствий и похвал. Обстановка нового жилища была восхитительна до крайней степени совершенства. Зеленый бархатный луг впереди, роскошный сад сзади, столовая, гостиная, уборная, будуар, спальни, курительная, и особенно ученый кабинет самого хозяина, с картинами, вольтеровскими креслами, готическими баулами, превосходными шкапами, затейливыми столиками на одной, двух, трех и четырех ножках, коллекция сочинений избранных писателей на всех языках, живых и мертвых, великолепный вид из огромного окна на чудный поэтический ландшафт, испещренный местами скромными хижинами, полускрытыми за деревьями, и, в довершение всего этого, малиновые занавесы, и ковры, и диваны, и кушетки, и подушки — чудо, чудо как хорошо! Все смотрели на все приятно-изумленными глазами и даже не знали, чему тут больше удивляться.