Посмертный образ

— Вообще-то, да… — Она задумчиво покрутила в руках бутылку с кетчупом, раздумывая, лить его в жаркое или не надо. — Если формулировать точно, люди боятся необъяснимого, того, что находится за пределами их понимания. Привидений в том числе.

Алина знает Волошина много лет и боится его. Потом Волошин уезжает, совершенно очевидно, что Алина об этом знает, потому что пишет в своем дневнике, что может больше не бояться его. Вероятно, Смулов заплатил Волошину, чтобы тот уехал и оставил Алину в покое. Пока получается… Волошин возвращается и попадается на глаза Алине. Причем попадается не случайно. Он едет туда, где в настоящий момент идет съемка. Он ищет ее. Зачем? Ладно, это потом. Алина видит его и… Она пугается так, словно видит привидение. Не человека, который ей неприятен и которого она боится, а призрак. На ее лице такой неподдельный ужас, что кажется, будто она находится на грани помешательства. А что такое призрак? Образ умершего человека. Алина считала, что Волошин умер, именно поэтому она была так уверена, что может больше не бояться его. Ведь если он просто уехал, то в любую минуту может вернуться. А в дневнике об этом ни слова. Ни разу, описывая пугающий ее сон, она не упоминает о том, что человек с родимым пятном на щеке и тонкими губами может появиться снова. Нет, она уверенно пишет каждый раз: «Как хорошо, что можно больше не бояться».

— Я поняла, — произнесла она куда-то в пространство.

— Что ты поняла?

— Я поняла, — повторила она, глупо улыбаясь. — Я все поняла. Лешка, курица обалденная. Положи мне еще, пожалуйста.

Коротков

К Смулову они поехали втроем — Гмыря, Анастасия и он, Коротков. К разговору готовились целый день, выстраивая последовательность вопросов и ловушек, отвергая один вариант за другим, впадая в отчаяние и снова принимаясь за работу. Гмыря был сторонником лобовой атаки.

— Я считаю, что нужно спросить его сразу, прямо с порога. Он в момент поплывет.

— Да нет же, Борис Витальевич, увидев нас, он, наоборот, сразу насторожится и приготовится к неприятным неожиданностям. Нужно его расслабить, успокоить, отвлечь, — горячилась Настя. — Смулов — человек незаурядного ума, человек талантливый и неординарный. Он нам еще кучу сюрпризов наготовит, если мы с первого раза не попадем «в десятку».

— Да почему ты считаешь, что мы не попадем? — удивлялся следователь. — Или мы не мастера, или мы не снайпера?

— Вам все смешочки, а я вот нутром чую, что нужно придумать что-нибудь такое…

Но какое именно «такое», она не могла сформулировать.

Смулова они нашли в «Сириусе», поймали прямо в коридоре и, мило улыбаясь, спросили, где бы можно было поговорить. Это ненадолго, но чтобы непременно был стол, потому что нужно записывать. Андрей Львович сам облегчил им задачу, предложив кабинет Стасова. Слава, как и договаривались, был на месте, ждал.

— Мне выйти? — вежливо спросил он.

— Ну что вы, Владислав Николаевич, мы буквально на пять минут и никаких секретов. Если мы вам не помешаем, — улыбнулась Настя как можно обворожительнее.

Они устроились поудобнее. Гмыря уселся за стол и приготовился писать протокол, Смулов и Коротков присели напротив него в кресла для посетителей, а Настя вместе со Стасовым примостилась в уголке, где стояли еще два удобных мягких кресла. Следователь начал заполнять бланк, переписывая в него из предыдущих протоколов паспортные данные Смулова.

— Андрей Львович, а вы очень обиделись на свою маму, когда спросили, любит ли она вас, а она в ответ рассмеялась?

Смулов резко дернулся и повернулся к Насте.

— При чем тут это? — зло спросил он.

— Да нет, ни при чем, — спокойно ответила она. — Просто я просмотрела все ваши фильмы и увидела, что этот мотив присутствует во всех ваших работах. В том числе и в тех, которые вы снимали до знакомства с Алиной. А потом наш сотрудник поговорил с вашей мамой. Так что это она, а вовсе не Алина вас так обидела. Зачем же вы нас обманули?

— Я вас не обманул. К сожалению, Алина тоже нанесла мне такую рану. А тот детский эпизод я уж и забыл давно.

Он улыбнулся и постарался сесть посвободнее, закинув ногу на ногу. Руки, до этого свободно лежавшие на коленях, Смулов скрестил на груди, и Коротков понял, что он напрягся, «закрылся», хотя до этого никакой опасности от разговора с ними не чувствовал.

— Что-то с памятью у вас неважно, — вступил Гмыря, не поднимая головы от протокола. — Не далее как два месяца назад вы были у матери и снова завели разговор о том, что она вас никогда не любила. И этот эпизод ей припомнили.

— Но при чем здесь моя мать? Чего вы добиваетесь?

— Да ничего мы не добиваемся, — вполне миролюбиво откликнулась Настя из своего уголка. — Просто хотим понять, почему вы все время говорите неправду. Понимаете, нам сейчас придется задать вам несколько вопросов, и мы, вполне естественно, боимся, что вы опять станете нас обманывать.

— В чем вы видите неправду? Выражайтесь яснее, будьте добры.