Посмотри мне в глаза!

Я протянул ему свое удостоверение из студгородка – дома, в Массачусетсе, оно гарантировало владельцу свободный допуск в бар на девятом этаже университета. Удостоверение полагалось сдать администрации университета, а я оставил себе. Инспектор записал мое имя-фамилию, адрес, дату рождения – все это крошечными буковками на каталожную карточку, а карточку бережно спрятал в каталожный ящичек. Поскольку на студенческом пропуске моя фамилия и дата рождения были записаны с ошибками, то и в картотеке плимутской полиции на острове Монтсеррат мои данные тоже оказались искаженными. Я был доволен.

Обыскивать меня никто не стал. Похоже, полицейские просто забыли это сделать. Я пожалел, что у меня нет ни ножа, ни пушки. Но туземцы держались так дружелюбно, что неохота было бы кого-то подстрелить или пырнуть. Я попытался бочком двинуться к выходу на улицу. Один из подручных инспектора вежливо, но цепко ухватил меня за руку и подтолкнул обратно внутрь, показав на стул.

– Нет, браток, уйти нельзя. Садись. Тут тебе не что-нибудь, а тюрьма.

Переписав наши данные, инспектор распорядился отвести нас в камеру. Камера оказалась без окон, но с ржавыми решетками. Что ж, по крайней мере, тут было не холодно.

– Черт, надеюсь, у них тут хоть крыс не водится! – воскликнул наш гитарист Майк. Пока он об этом не упомянул, мысль насчет крыс мне и в голову не приходила.

– А может, у них тут змеи?

Да, не вовремя у Майка разыгралось его пылкое воображение.

Прошибить толстенные каменные стены было немыслимо, поэтому я подергал за ржавые прутья решетки. «Вырваться можно, но на это уйдет много времени и сил», – понял я. И понадеялся, что устраивать побег не понадобится. Кроме нас, в тюрьме был только один арестант – опустившийся старик, который убил свою жену.

Особых тягот заточения мы не изведали. Среди подчиненных инспектора Винсента было несколько музыкантов. Когда суматоха немного улеглась, они отперли нашу камеру и принесли свои гитары. Мы дали им денег, и они принесли нам из города еды и кока-колы. Лимонад был в стеклянных бутылках, не пластиковых. Я таких не видел с детства. Когда мы осушили все бутылки, один из полицейских налил туда воды и давай играть на них палочками. Звучало красиво, и я был бы впечатлен, не сиди я, черт возьми, в тюрьме под замком.

У Питера на острове был знакомый, который знал кого-то из местных, и так, по цепочке, Питеру удалось договориться, чтобы нас выпустили на поруки. К обеду мы уже были на свободе. На следующее утро приятель Питера нашел нам адвоката, маленького морщинистого старичка, ужасно язвительного. Кажется, он нас сразу невзлюбил. «Может, он живет здесь и у него есть дочери или внучки», – подумал я. О наших соседках – девушках, сбежавших из дома, слышал уже весь остров.

Когда мы собрались все вместе, адвокат осведомился:

– Известно ли вам, молодые люди, что по законам английских колоний за хранение некоторых видов наркотиков полагается виселица?

Мы молчали.

– Да, к наркоманам в колониях применяют, кхм, драконовские меры, – присовокупил старый адвокат.

– Да легавым только дай волю – они обожают прикапываться к музыкантам. Надеюсь, нас не запрут тут насовсем, – сказал Майк.

– Типун тебе на язык, – буркнул я. Майк сегодня был крайне оптимистично настроен.

Похоже, по законам Монтсеррата семена марихуаны считались просто тягчайшим преступлением. И нам предъявили обвинение именно из-за них: нашли чуточку на дне одной из сумок. Раз семена – значит, мы их выращиваем. Курить траву можешь сколько влезет, тебя подержат за решеткой да выпустят, а вот за выращивание марихуаны полагается казнь. Хотя мои приятели, завидев полицейских на дороге, засуетились и спустили в унитазы и в раковины что могли из своих припасов, все равно в багаже у них осталось еще сколько-то кокаина, грибов, ЛСД, «спида». Но на это полиции было наплевать. Они явились искать семена марихуаны, они нашли эти семена, и нам полагалось за эти семена наказание.

Судебное слушание было назначено на среду. Мы все приоделись, почистились и, как было велено, явились в суд утром. Похоже, слушалось только наше дело, в зале суда никого не было, кроме нас, судьи, судебных приставов, адвокатов и нескольких зрителей. Мы предстали перед судьей, который щеголял таким париком, что в Нью-Йорке его приняли бы за трансвестита. Однако, уверен, сам он полагал себя образцовым представителем закона и порядка.

Каждому из нас давали слово, но опрос шел очень быстро, и кто из компании что говорил, я толком не расслышал, потому что судья, прокурор и адвокат сгрудились вместе и заслоняли от меня приятелей. Но в целом суд закончился за какие-нибудь полчаса. Двоим из нашей компании присудили штраф в пять тысяч местных долларов, что в пересчете на американские было около двух с половиной тысяч с носа. Обвинения в адрес девушек и в мой адрес сняли. Уже к ланчу мы могли быть свободны. У меня сложилось впечатление, что наш арест и взыскание штрафа внесли существенный вклад в экономику острова Монтсеррат.