Посмотри на меня. В плену у зверя

В следующую секунду, ещё до того, как мысль оформилась в полноценный образ, я задохнулась от собственного вопля и резкой, пронизывающей боли, не шедшей ни в какое сравнение с тем, что испытывала, когда оборотень укусил меня в лесу. Основание шеи жгло так, будто в него воткнули огромный и не очень острый нож, а потом повернули раз сто. На глазах выступили слезы, голова закружилась.

Уткнувшись лицом в пол и пытаясь уменьшить громкость своих криков, я боялась даже поднять руку, чтобы прикоснуться к метке. Казалось, что там минимум торчит вывороченная ключица и куски вырванного мяса.

Но отвлекшись на боль, естественно, упустила из головы образ, который представляла до этого. Не сразу сообразив, чем именно вызваны мои мучения, открывала и закрывала рот как выброшенная на берег рыба, когда они так же внезапно, как начались, и прекратились. Отголоски испытанных ощущений продолжали вибрировать в голове и кончиках онемевших пальцев.

Решившись коснуться места укуса, не обнаружила абсолютно ничего нового. Не было лужи крови, зияющей раны и всех ужасов, что успела себе представить. Зато пришло осознание, на что так отреагировал мой странный шрам.

На картинку чужого человека рядом.

Он и раньше безошибочно угадывал настроение и некоторые особенно сильные мои мысли, а теперь, выходит, на это может последовать такая вот реакция. И что это было – наказание? Или предостережение? Или… Что-то типа пояса верности? Только как ошейник. С шипами. Бьющий током.

Неужели он может контролировать меня на расстоянии? Или просто так работает эта метка «сама по себе»? Сколько же вопросов, и ни одного ответа…

Нужно ли уточнять, что после моего поспешного скомканного извинения и прощания, диалог был удален навсегда? А так и не ставший знакомым парень забыт как страшный сон. Только вот неприятное ощущения себя на цепи осталось.

В этот же день, сидя в ванной, до скрипа натирала кожу и рассматривала свои шрамы. Их было не сказать, что очень много, но я словно в реальности чувствовала, как тонкую кожу разрывают острые когти и зубы, а потом горячий влажный язык приходится по ранкам… Проводила по ним кончиками пальцев и, мурашки пробегали по телу.

Нет, всё это было в реальности. Всё правда.

Я не больна.

Он был жесток и бесчеловечен, но потом что-то изменилось между нами. И он изменился. И сейчас там совсем один, в холодной землянке. Зимой. Мне это всё не привиделось. Не показалось.

Подтверждением реальности была и метка у основания шеи, которая ныла и горела, пульсировала, разгоняя по телу тревогу. Ему плохо. Чувствую. Знаю. И не от моего гипотетического свидания. Тут что-то большее. Глубже.

Ведь если он – правда, то прямо сейчас, возможно, замерзает там один? Тогда может, стоит рассказать о нем полицейским? Пусть смеются надо мной, но проверят – зато найдут его, помогут…

Ага, помогут, подсказывало сознание человека двадцать первого века. Скорее напишут о нем во всех газетах и посадят в клетку, опыты проводить. Или в клинику для душевнобольных. И меня вместе с ним.

Я не могу так поступить.

А как могу?

Он даже не посмотрел на меня, когда оставил. И шел так быстро, уверенно. Ни капли сомнений в том, что оставляет меня у деревни. Разве это не значит, что ему всё равно? Что готов отпустить на все четыре стороны, чтобы не брать грех на душу. Убивать он меня никогда не хотел. Вроде.

Поймала себя в очередной раз на мысли, что вообще-то это и было моё желание изначально – вернуться в цивилизацию, домой. Выбраться из землянки и леса. Даже продумывала планы побега, пока не поняла, что они бесполезны.

Особенно четко это стало ясно как раз в тот самый день, когда свою долгожданную свободу и обрела.

Кода он нёс меня к деревне, до последнего была уверена, что мы идем в самую чащу. А вышло наоборот. Одна никогда бы не выбралась. Но ведь хотела! И он отпустил. А получается, теперь переживаю и от этого… Нет бы забыть и жить себе спокойно.

Но я не могла. Не получалось, как ни старалась…

Откинувшись на бортик ванной, чуть прикрываю глаза. Всего на мгновение. И снова меня окутывает видение.

«Большой белоснежный барс, высунув розовый горячий язык, бежит за снежинкой, стараясь поймать её. На снежном покрове остаются следы огромных мягких подушечек лап. Они горячие и мягкие, помню.

Я весело бегу за ним, то и дело хватая за кончик хвоста, дразню. Он фыркает, чихает от падающего сверху снега, прикрывая свои пронзительные голубые глаза. И совсем не злится на меня, позволяя делать с собой что угодно.