Посмотри направо

Подол опустился на голову, накрыв ее как одеялом. Все: она под одеялом, она «в домике», можно сказать – «я не играю». Это не ее наказание, не ее тело, оно умерло и превратилось в прах за века до ее рождения.

А ты смотри, смотри, ты ведь тоже совсем мальчишка, пускай и считаешься здесь мужчиной средних лет, где тебе еще такое увидеть… И не долго тебе видеть еще хоть что-то, ведь прожил ты уже почти весь свой срок, неполных три года осталось.

В этот миг опекун, доселе все еще колебавшийся, взмахнул рукой – прутья со свистом прорезали воздух – и ожег ей седалище хлестким, звонким ударом.

– Ай! О, Источник всех благ, – торопливо начала она, – отверзи во мне ключ покаянных слез…

Уже на третьем ударе окончательно стало ясно, что это все-таки ее тело. Никак не иначе.

Тогда, значит, и стыд – ее? Но ей же не стыдно – и Дженни не стыдно тоже!

– Разбей гордыню в душе моей и развей ее… Посели во мне истинное смирение… А-ай! Сокруши меня и затем исцели… Уничтожь…

– Уничижи.

– Ай! Да, простите, дядюшка: уничижи меня так, чтобы я возгнушалась собой паче гордыни… Ай! Бо-ольно… Уничтожь-во-мне-нечестивые-помыслы…

– Не части.

– Сотвори во мне Свою обитель… Прикоснись ко мне исцеляющей рукой…

Казалось, прошла вечность, пока она добралась до последней строки: «И снизойди на меня в Своей священной благодати». Тут же, словно соблюдая неведомо кому данное слово, прямо в «домике» развернула маленький листок бумаги, поднесла его к глазам…

Да, ткань рубахи оказалась не настолько плотна – и света вполне хватило.

Она на какой-то миг словно бы исчезла, растворилась в Нигде и Никогда. Потом накатила горячая волна – и вынесла на поверхность, повлекла, перевернула, вновь накрыла с головой… Но все это происходило с ней, а Дженни тем временем продолжала читать следующую молитву, вздрагивая и извиваясь под ударами, но уже не вскрикивая:

– Дай мне найти… Твою благодать в моем грехе… Твою радость в моей скорби…Твой свет в моем мраке…

– Будет с тебя. Вставай.

– Твою жизнь в моей смерти… – по инерции договорила она следующую строку. И поднялась со скамьи.

С бесслезными, но блестящими, разгоревшимися глазами шагнула к Томасу. Он попятился. Она сделала еще шаг – и припала к его груди.

Опекун стоял как столб. Уже не отстранялся – но и не обнял ее, не попытался утешить. Убрал руки за спину:

– Деточка… Так нельзя, понимаешь? У меня… У меня есть невеста – и…

– Это я, – сказала она.

– Что?!

– Это я, Лешенька. Я, твоя Светка. Которая поругалась с тобой, прежде чем отправиться на практику – насмерть поругалась, как считала тогда… А ты, значит, все равно считаешь меня своей невестой?

Она уже расстегнула пуговицы у горловины, а теперь справилась и с одной из застежек на рукаве – но вторая все еще сопротивлялась с пуританской стойкостью.

– Света?!

– Да. И Дженни тоже, хоть ты от нее шарахаешься. Ты, значит, тоже вызвался в эту лазейку? Саранчу искать собрался, да?!

Последняя из пуговиц сдалась – и холщовая палатка спальной рубахи комом осела наземь.

– Тё, – сказалаона, – давай, рассказывай уж, а то я с ума сойду. Как ты отправила мне весточку через синхрон – это понятно. Восхищаюсь и молчу. Потому что за такое дело победителей все-таки могут судить. Даже на радостях от находки этого кибермеха.

– Уже определили? – удивилась женщина.

– Что это не гром-птица, а нечто роботизированное – точно определили, а с прочим будут возиться еще полвека и так и не запустят – или запустят… Не важно. В общем, мы с Лешкой, так и быть, милостиво принимаем на себя славу первооткрывателей доподлинно ЧУЖОГО артефакта. Я о другом. Что он там появился позже, чем схлопнулся первый из синхронов, сомнений никогда не было, а сейчас тем более нет. Значит, ты его видела в молодости. Когда, как и я, проходила практику в…

– Да не видела я его! – с досадой произнесла женщина. – Точнее – не распознала. Дура была еще хуже тебя. Ты-то хоть со свечой туда полезла…

– Ага. Вот сама догадалась и взяла свечу, без чьей-либо подсказки.

– Не важно.

– А вот и нет. Важно, теть Тань.