Посмотри, наш сад погибает

Дверь в прируб оказалась незапертой. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Люди в Старгороде оставались на удивление беззаботными, совсем как деревенские. Белый и сам вырос в деревне, но его родные места отличались от сотен других деревень в Рдзении. Там по ночам люди дрожали от страха, а дети плакали не потому, что их мучили страшные сны. Там водились чудовища, и одним из них был Белый Ворон.

Во дворце Буривоев было тихо, и только откуда-то из клети доносился громкий храп. Все спали. Пахло вином, пивом и мясом – весь вечер люди Буривоев праздновали помолвку юной господицы.

В городе тоже обсуждали отъезд Велги. Красавица, богатая наследница, она была завидной невестой, и, верно, немало местных женихов теперь кусали себе локти, упустив её приданое. Но никто и словом не обмолвился о маленьком Константине. Буривой был хитёр. Он знал, что не получится скрыть большой обоз, с которым невеста уезжала к жениху, потому вместе с ним отправлял и сына. Пусть люди думали, что из города уезжала одна только Велга. К тому времени, когда стало бы известно о помолвке сына Буривоя и дочери ратиславского князя, мальчишка бы уже оказался в безопасности в Златоборске, а ратиславские войска под стенами Старгорода.

Но не будет жениха – не будет и помолвки. Не будет союза – и не вернуть никогда Буривоям княжескую власть.

Весь дворец спал крепко, беззаботно. Никто не знал, что внутрь пробралось чудовище. Никто не ждал его. И Белый крался бесшумно, быстро и ловко, не теряя времени.

В сенях Белый задержался, вспоминая, в какой стороне находилась ложница наследника. Дворец Буривоя был построен ещё во времена ратиславских князей и делился по их обычаю на мужскую и женскую половины.

В правой – женские покои. В левой – мужские. Белый огляделся, запоминая повороты и двери. С красавицей Велгой он увидится позже.

Неслышно ступая, он повернул налево. Внизу на лестнице скрипнула половица. Он замер, прислушался. Кто это был? Припозднившийся слуга? Бдительный гридень? Белый слушал долго, терпеливо, подготовив свой любимый нож. Кованая чешуя на рукояти знакомо холодила ладонь. Он точно помнил, сколько там чешуек: шестьдесят три. Нож подарила матушка, когда он был ещё совсем ребёнком, задолго до того, как он пролил первую кровь.

Она говорила, что Белый родился из воды холодным, словно рыба. И этот нож оказался ему под стать. Из всех своих детских игрушек Белый любил нож больше всего, а после научился орудовать им ловко и быстро. И всегда был готов пролить с его помощью новую кровь.

Больше ничто не нарушило тишину. Ни звука. И Белый пошёл дальше.

До самого заката он наблюдал за усадьбой, запоминал расположение окон и спален. Третье окно слева – ложница маленького наследника, Константина, последнего не князя Буривоя. Мальчишке было всего девять. Ещё слишком мало, чтобы свататься, но других сыновей у Кажимежа Буривоя не осталось, и потому он спешил. Но опоздал. Кто-то заплатил слишком хорошо, чтобы Буривои никогда не вернули себе власть в Старгороде.

Белый опустился на колени перед дверью, прикрыл нос и рот платком, завязал его на затылке и достал из кармана в поясной сумке бутылёк. Стоило быть осторожным. Он задержал дыхание, открыв пробку, высыпал порошок тонкой линией под самым порогом и помахал рукой, чтобы запах скорее проник через щель под дверью в комнату.

У князей и бояр было принято, чтобы рабы спали прямо на пороге и сторожили господ. Так никто не мог проникнуть внутрь, не толкнув дверью холопа.

Плотно закрыв бутылёк, Белый спрятал его обратно в карман и отошёл на несколько шагов, подождал.

Старый большой дворец едва слышно поскрипывал, будто дышал во сне. Шумели летучие мыши на чердаке. Сверчок тянул свою унылую песню где-то за стеной. Белому нравилась его работа. Она обычно была тихая, спокойная. Он всегда приходил по ночам. Это Грач любил шум, крики, вопли. Брату слишком нравился страх. Белый, как и все мертвецы, предпочитал покой.

Держа наготове нож, он тихо приоткрыл дверь. На пороге и вправду лежал мужчина. Темноволосый. Здоровый, точно медведь. Такого бы в поле отправить пахать, а не в дом прислуживать мальчишке. Заснул мужчина на боку, неловко скорчившись на постеленном тюфяке и прикрывшись одеялом. Белый не стал зря его трогать, опасаясь разбудить. На такого здоровяка порошок мог слабо подействовать. Он проткнул шею сбоку, под кадыком, чтобы задеть нерв. Сердце раба остановилось быстро. Он даже не проснулся.

Белый вытер лезвие об одежду убитого. Он не любил грязь. Перешагнуть здоровяка было сложно, он занимал собой всё пространство. Неловко соскользнула нога. Белый схватился рукой за стену. Что-то глухо стукнуло.

Но никто, кажется, этого больше не услышал.

Дверь в ложницу мальчика была приоткрыта. Окно распахнуто. А постель пуста. Белый застыл на пороге. Глаза забегали по углам. Где мальчишка?

Куда он мог деться? Спрятался под кроватью? Белый заглянул туда. В сундук? Его тоже проверил. Под лавкой не спрятаться, под столом тоже. Белый больше не скрывался. Он зажёг свечу, осмотрел все покои. Мёртвый раб. Больше никого.

И куда делся мальчишка?