Посмотри в глаза чудовищ

– Барометр – железо, – веско сказал дядюшка. – Боцман с хорошим прострелом лучше любого барометра. Вот, рассказывал капитан Гедройц, как в бытность его старшим офицером на клиппере «Лебедь» стояли они на Суматре, отдыхали и провиант брали для Камчатки. И был у них юнга-татарчонок. И вот вдруг этот юнга буквально бесится, ко всем бросается и кричит: уходить надо, уходить! Куда уходить, зачем – да и какое его татарское дело? А он одно: уходить надо, погибнем! Что делать? Доктор его пользует – без толку. Ну, посадили в канатный ящик. Так он оттуда выбрался, фонарь схватил и в крюйт-камеру сумел забраться! Это где порох, – пояснил он маменьке. – И оттуда орет: отдавайте якоря, а то взорву всех к своему татарскому богу! И – делать нечего – загрузку прекратили, якоря отдали, в море вышли. Думают – не двужильный же он, сморится когда-нибудь. И тут – ка-ак заревет! Ка-ак даст-даст в небо! Огонь, дым, пепел! И – волна пошла… Все корабли, что в бухте остались, забросило на горы, в леса, в щепы разметало. И только «Лебедь» один уцелел. Кракатау взорвался, вулкан.

– А что же с юнгой стало? – спросил о.Никодим.

– Ну, как что? За баловство с огнем линьками погладили, а за спасение судна… Ну, там много чего было. Сейчас он на «Владимире» боцманом ходит. Говорят, контора Ллойда его к себе переманивала, большие фунты сулила – не пошел, татарин упрямый.

Разговор перешел на славные подвиги: сперва флотские, потом общевойсковые, а потом и гражданские.

Сначала это было интересно, но с двунадесятого примера я начал почему-то злиться, и чем дальше, тем больше. Это было еще хуже, чем зуб с дуплом.

Медицинские студенты, позволявшие прививать себе всяческие гнусные болезни, казались мне не героями, а идиотами. Поручик Буцефалов, спасший из-под огня полковую печать, тоже как-то не вдохновлял. Множество однообразных подвигов отдавания своего имущества погорельцам и прочим каликам перехожим казалось мне непростительным мотовством. А когда речь зашла о моем сверстнике, который, рискуя жизнью, спас из проруби тонущего поросенка, я не выдержал и сказал, что и сам могу в любой момент совершить такое, что обо мне будут говорить все.

– Котенку голову откусит! – обрадовался Дмитрий, но маменька дала ему подзатыльника. История с загрызенным карасем донимала ее куда больше, чем меня. Карась и карась.

На следующий день я надел галоши, взял тяжелые портновские ножницы и залез через забор на нашу электрическую станцию. Царское Село погрузилось в первородный мрак. Назавтра обо мне действительно говорили все.

Напряжение тогда было не в пример сегодняшнему – вольт пятьдесят…

ГЛАВА 8

– Вы болван, Штюбинг!

«Подвиг разведчика»

Как и четыре дня назад, сидели на кухне Коминта, теперь уже втроем. Только внуки уже не баловались томагавками – поскольку девочка Ирочка острых предметов боялась, – а пытались приучить Гусара к несобачьей команде «Ап!».

– Из-под милиции мы выскользнули чудом, – заканчивал Николай Степанович повествование. – Каина этого, конечно, след простыл…

– У тебя, Степаныч, все чудом, – сказал Коминт.

Илья молча потрогал шишку на темени, причиненную милицейской на излете пулей. Вздохнул.

– И что ты теперь делать намерен? – продолжал Коминт.

– Сколько успел, покопался я в его каморке, – сказал Николай Степанович. – Тайничок там был один очень хитрый. И вот что в тайничке том я нашел…

Он вынул большой никелированный брелок с непонятной эмблемой, к брелоку прикован был медный плоский ключ.

– От сейфа, – сказал Илья. – Абонементского. Сколько у меня таких перебывало… Где все?

– Абонентный сейф… – поправил Коминт. – Очень похоже.

– Эмблему эту знаешь? – спросил Николай Степанович.

– Никогда подобным не интересовался. Да и зачем мне, посуди? Томагавки хранить? Или фамильные брильянты?

– Скальпы… Узнать сможешь?

– Ну, не сегодня уже. Завтра.

– Завтра… Завтра, брат, – это долго. Напрягись: кто-нибудь сейчас – сможет? Делец какой-нибудь или налоговый…

– Да кто у нас тут такое может знать – народ цирковой, безденежный. А впрочем, постой! Администратор наш, Иона Измаилович, – человек опытный, еще с Галей Брежневой хахалем корешился, два раза сидел…

– Так и я Иону знаю! – восхитился Илья. – Я у Бориса с ним как раз и встречался. Смешной мужик…

– Ну, тесен мир, – сказал Николай Степанович. – Пошли к твоему Ионе. Во чрево китово.

Иона жил в соседнем подъезде и двумя этажами ниже. Дверь его, обитая по новому русскому обычаю железом, лишена была всяких глазков, звонков и ручек. Коминт начал стучать – и стучал долго.

– Ему бы о душе задуматься… – сказал Коминт, но тут в двери образовалось окошечко размером с половину почтовой открытки.

– Оборону держишь, – сказал Коминт неодобрительно. – Сунут вот тебе ствол в твою амбразуру…

– А это перископ, – похвалился невидимый Иона. – Чего пришел, люди все добрые спят.

– С кем это сегодня люди добрые спят? – поинтересовался Коминт. – С Галкой-каучук?

– Тебе это все равно не грозит, – сказал Иона. – Так что не надувайся. Ладно, заходи.

И дверь медленно начала открываться.