«Посмотрим, кто кого переупрямит…»

16 марта 1964 г.

Дорогая Над. Як.

Спасибо вам за всё, всё. Ваша забота обо мне меня очень поддерживает. Но моя судьба – это тоже я, и, откровенно говоря, разве вы не думаете, что если бы она была другая, я не занимался бы так, внутренне, О. М.? Я на него ориентируюсь, но, конечно, не внешне, – внешне – это так получается.

‹…›

Вчера звонил Н. И., он ничего, слава богу, и странно, предупреждая, что бы я мог сказать, он сказал: А. А., с Вами происходит самое ужасное и безысходное, что только может быть (что-то раньше я говорил вскользь, что от меня “жена ушла”).

Я воспринимаю всё широко, как должное мне за эгоизм, отщепенство и всю “странность” – видимо, то же Н. И. Вижу здесь какое-то страшное социальное вытеснение и “убийство на том же корню”. Но останавливаюсь.

Я опять бросился в занятия, еще более почувствовал, как это хорошо – быть честным и заинтересованным исследователем – и как трудно. В архиве читаю многотомный Дневник Кузмина – буквально по дням, для дореволюционного времени – это бесценно. Обрадовал Н. И. тем, что там есть начало Хлебникова – 1909 г., башня.

Если хватит духа, попробую еще раз вылезти из кризиса: это – еще раз проходить шоферскую комиссию – не выйдет, осенью толкнуться в аспирантуру, взяв тему вроде: Блок и акмеизм. Обе попытки отчаянные, с минимальными шансами. Не возьмут – останусь таким, как есть.

О бумагах – видимо, какой-то “вариант” может быть опасным, хотя как будто это не практикуется. Но отдам С. Маркишу “Армению” на днях, “разрозненную” папку и мелочи – уже до Вашего приезда. Да?

Кто такой детский писатель Шатилов[550] и почему у его вдовы могут быть какие-то стихи О. М.? – говорят. И мне для справки – кто это Семеновы[551] – Ленинград, 1924–25 гг. Ваш Саша.

26 марта 1964 г.

Дорогая Над. Як., Вы напрасно испугались за дневник Кузмина. Он – на 90 % занят романами, но на 10 % – регистрацией, кто пришел и что случилось. Важно, что всё датировано – и для историка здесь многое встает на место (ок. 1909–1911 гг., когда Кузмин жил на “башне”). До О. М. я еще не дошел, но о Хлебникове уже есть ценный матерьял.

Посылаю Вам письмо Кузина, единственно затем, чтобы Вы не думали о нем (может быть) хуже, чем есть.

Сегодня по радио (“Голос Америки”) – в Нью-Йорке 13. III. был вечер О. М.[552]. Читал доклад Кл. Браун – специалист по акмеизму (нашел у О. М. “жилку пушкинской веселости” в последних стихах). Читали стихи по-русски и английски.

Мне лучше, спокойнее, хотя как-то холоднее на душе. Многое, наверно, во мне изменилось. О Блоке – недаром. Полюбил после “Дневника”. Ему – за его маской – было и легче, и труднее, чем О. М. (смешно: но в личных отношениях что-то нашел свое).

Приезжайте скорее. Здесь опять слухи о Вашей прописке. Ваш Саша.

Вы забыли ответить о Семеновых и Шатилове, кто они такие.

25 апреля 1964 г.

Дорогая Надежда Яковлевна, новостей больших нет. Я был у Н. И. Много говорили о жизни – он тоже расстроился из-за меня. Зато стихотворению о Сухаревке (Всё чуждо нам…) обрадовался очень. Оказывается, с ним связана целая история, очень интересная в литературном отношении (Александр Анатольевич – только Вам!!). Но, конечно, я расскажу Вам… в следующем письме (чтобы было с продолжением…).

Я Вас спрашивал о Семенове – это, очевидно, ленинградский писатель. С ними – встреча Нового года в 24 г. (Встретил у Кузмина: он пишет Лившицу, что хотели встречать у Вас, но Вы заняты у Семеновых[553].) о Шатилове – мне сказали, что у его вдовы есть что-то об О. М. Вот и всё.

Вы мне как-то рассказывали со слов О. М. о том, как он случайно попал за границу (без всяких бумаг – сел и поехал). Напишите мне об этом – я встретил у Кузмина что-то о путешествии на купеческой шхуне. Это 1911 г.[554] Мне пригодится для летописи. Потом у Рождественского – есть в письмах, что О. М. читает в Лицее немецких романтиков и видится с ним, когда приезжает в Ленинград (27 г.)[555]. У Вас упомянут какой-то разговор с Рождественским после сцены в Прибое (?)[556]. Это кусочки, но для летописи всё важно.

Кузину я ответил на это его письмо, и больше писем нет. Мне хочется увидеть письмо (или два) О. М., которое у него есть. С.

12 мая 1964 г.

Дорогая Надежда Яковлевна,

Секрет такой: эти стихи (о Сухаревке)[557] входили в стихотворение “Tristia” (Я изучил науку расставанья), между 2-й и 3-й строфами (после: Зачем петух, глашатай новой жизни и т. д.)

В 1-й публикации (сборник “Гермес”, Киев, 1919) пропуск обозначен точками. Н. И. как-то спросил об этом, и О. Эм. ему прочел как выпущенные (конечно, по цензуре) про Сухаревку.

Это очень неожиданно и поразительно.

(Вот, вероятно, почему: Москва, опять Москва… не обессудь, теперь уж не беда[558].) Вообще, много представляется в большей связи.

Интересно, откуда же они выплыли, эти строки, если они не были напечатаны?[559]