«Посмотрим, кто кого переупрямит…»

Мы с тобой на кухне посидим,
Сладко пахнет белый керосин;
Острый нож да хлеба каравай…
Хочешь, примус туго накачай,

А не то веревок собери

Завязать корзину до зари,

Чтобы нам уехать на вокзал,

Где бы нас никто не отыскал.

Январь 1931

Ma voix aigre et fausse…

P. Verlaine[17]

Я скажу тебе с последней
Прямотой:
Всё лишь бредни – шерри-бренди, –
Ангел мой.

Там, где эллину сияла

Красота,
Мне из черных дыр зияла
Срамота.

Греки сбондили Елену

По волнам,
Ну а мне – соленой пеной
По губам.

По губам меня помажет

Пустота,
Строгий кукиш мне покажет
Нищета.

Ой ли, так ли, дуй ли, вей ли –

Всё равно;

Ангел Мэри, пей коктейли,

Дуй вино.

Я скажу тебе с последней

Прямотой:

Всё лишь бредни – шерри-бренди, –

Ангел мой.

2 марта 1931

Нет, не спрятаться мне от великой муры
За извозчичью спину – Москву,
Я трамвайная вишенка страшной поры
И не знаю, зачем я живу.

Мы с тобою поедем на “А” и на “Б”

Посмотреть, кто скорее умрет,
А она то сжимается, как воробей,
То растет, как воздушный пирог.

И едва успевает грозить из угла –

Ты как хочешь, а я не рискну!
У кого под перчаткой не хватит тепла,
Чтоб объездить всю курву Москву.

Апрель 1931

Фаэтонщик

На высоком перевале

В мусульманской стороне
Мы со смертью пировали –
Было страшно, как во сне.

Нам попался фаэтонщик,

Пропеченный, как изюм,
Словно дьявола погонщик,
Односложен и угрюм.

То гортанный крик араба,

То бессмысленное “цо”, –
Словно розу или жабу,
Он берег свое лицо:

Под кожевенною маской

Скрыв ужасные черты,
Он куда-то гнал коляску
До последней хрипоты.

И пошли толчки, разгоны,

И не слезть было с горы –
Закружились фаэтоны,
Постоялые дворы…

Я очнулся: стой, приятель!

Я припомнил – черт возьми!
Это чумный председатель
Заблудился с лошадьми!

Он безносой канителью

Правит, душу веселя,
Чтоб вертелась каруселью
Кисло-сладкая земля…

Так, в Нагорном Карабахе,

В хищном городе Шуше
Я изведал эти страхи,
Соприродные душе.

Сорок тысяч мертвых окон

Там видны со всех сторон
И труда бездушный кокон
На горах похоронен.

И бесстыдно розовеют

Обнаженные дома,
А над ними неба мреет
Темно-синяя чума.

12 июня 1931