«Посмотрим, кто кого переупрямит…»

Рядом с Михайловской обителью расположен живописный старый парк Владимирская горка, отделенный Владимирским спуском от другого места прогулок – Купеческого сада (ныне Крещатый парк). Они буквально нависают над днепровским простором. Здесь Осип Мандельштам и Надежда Хазина побывали в первый же вечер после их первомайского знакомства в “Хламе”: “Отменили комендантский час, и мы большой гурьбой гуляли по Владимирской горке («твоя горка», как это потом называлось). Сошлись мы накануне, уйдя из Купеческого сада, где мой табунок делал выставку народного искусства и почему-то проводил целые ночи, жаря на кострах картошку. Мандельштам запомнил Владимирскую горку, потому что там он мне объяснил, что наша встреча не случайность. Я этого еще не подозревала и очень смеялась его словам”[94]. В дальнейшем, бывая в Киеве, О. Мандельштам и Н. Мандельштам старались непременно “сходить на Горку”.

Еще одним запомнившимся местом стала греческая кофейня на Софиевской (точнее, Софийской) улице, где Осип и Надежда часто бывали после закрытия “Хлама”: “В окне кофейни был выставлен плакат «Настояща простокваша только наша». Хозяин молол кофе в огромной мельнице и удивлялся, откуда к нему привалило столько народу, а хозяйка пекла пирожки и всех дарила улыбками. Когда пришли белые, карнавал кончился и кофейня опустела. Хозяйка перестала улыбаться и целыми днями дежурила у дверей, чтобы изловить хоть кого-нибудь из прежних посетителей и выдать белым. Всех, кто принес мгновенный расцвет кофейне с настоящей простоквашей, она считала большевиками и люто ненавидела”[95]. В той же кофейне бывал и И. Эренбург (в его воспоминаниях надпись на вывеске звучала как “Настоящий свежий простокваш”), он рассказывал там о своей жизни за границей Надежде Хазиной и ее соученице по студии Экстер – Любови Козинцевой, вскоре ставшей женой Эренбурга[96]. Очевидно, с этим заведением связано и “псевдовенчание” О. Мандельштама и Н. Хазиной, совершенное Владимиром Николаевичем Маккавейским, киевским поэтом-символистом своеобразного дарования, сыном профессора Киевской духовной академии: “Нас благословил в греческой кофейне мой смешной приятель Маккавейский, и мы считали это вполне достаточным, поскольку он был из семьи священника”[97]. Судя по одному из писем Н. Мандельштам, кофейня находилась в доме № 3[98] (на первом этаже трехэтажного здания, уцелевшего доныне).

После того как О. Мандельштам вынужден был уехать из Киева, он не виделся с Н. Хазиной полтора года. За это время семью Хазиных отселили с Крещатика в другое место, реквизировав часть мебели: “Из квартиры нас выселяла ЧК. Отец подал на нее в суд. Пришел смеясь: «Это не суд, а черт знает что… Наклали в штаны, как только узнали, кто ответчик». Дело он, конечно, проиграл. ‹…› Отец пробовал устроиться в Москве, но заскучал «по мамочке». Да и мама отчаянно звала его к себе. В Киеве он пошел записываться в адвокатуру. У него спросили, знает ли он советское право. Он ответил, что римское право изучил за две недели, «а на ваше мне и двух часов хватит…». В этом он был неправ: на изучение советского права и жизни не хватит. А он мог бы уже знать: в Москве ходил по судам и возвращался, ахая от удивления: «Что это: бред или суд?» В защитники его не приняли, и слава богу. Если бы приняли, он бы быстро погиб – отрезал бы правду-матку, и каюк”[99].

Новую квартиру Хазины получили неподалеку от прежней – по улице Меринговской, 3/1, угол Новой (теперь соответственно улицы Заньковецкой и Станиславского), в бывшем доходном доме Израиля Герчикова. Впрочем, всю доходную недвижимость к тому моменту национализировали. Пятиэтажное здание сохранилось до настоящего времени.

6

При первой же возможности, узнав новый адрес Н. Хазиной, О. Мандельштам приехал к ней в Киев весной 1921 года. Буквально накануне Хазиных опять переселили – однако в пределах того же дома, “в нижнюю квартиру, где отвели комнаты моим роди телям”[100]. Этот адрес – “Новая ул., уг. Меринговской, д. 1/3, кв. Хазина” – потом фигурирует в переписке О. Мандельштама[101]. Из Киева Осип и Надежда уехали вместе, чтобы оставаться рядом до последней роковой черты.

Еще не раз после этого они приезжали сюда[102], останавливаясь у Хазиных. Так, в марте 1922 года был зарегистрирован их брак в Киевском загсе (который находился тогда в помещении Губисполкома – бывшей Городской думы на Крещатике[103]). Их сопровождал один из здешних друзей, поэт Бенедикт (Бен) Лившиц. Н. Мандельштам вспоминала: “Один раз мы явились слишком поздно – барышня уже собирала манатки и красила губы, готовясь смотаться. Бен со свойственным ему дурацким остроумием, которое он в душе считал раблезианским, уговаривал барышню повременить и совершить «бракосочетание», потому что «молодым не терпится». Она посмотрела на нас опытным, холодным взглядом и сказала: «знаем мы» и «подождут до завтра»… Лишь на следующий день мы получили бумажку”. Потом эту “бумажку”, необходимую для оформления проезда по железной дороге, молодожены потеряли…