Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

Лиза схватила конверт и побежала в свою комнату. “Руки у меня опустились, я села в кресло… Не надо было и вскрывать конверта, чтобы убедиться в его содержимом. Машинально разорвала я его – мой диплом и другие документы упали ко мне на колени; выпала и маленькая бумажка, которой извещали меня, что я не принята на курсы «за неразрешением моей матери»”.

Опустим сцену, где Лиза рыдала и говорила сестрам, что уедет за границу, бросит их, и пусть они на нее не обижаются. Наконец, она решила последний раз просить у матери разрешение на поступление. “Я пошла к матери… Но разве когда-нибудь ее железная воля могла быть сломлена? Холодный отрицательный ответ; ироническое: «Поезжай, куда ни сунься, без согласия матери тебя не примут». Оставалось решить, когда ехать в Петербург. Решила завтра. Весь вечер пролежала у себя в комнате в каком-то полусонном состоянии и не могла ни двигаться, ни говорить…”

Вдруг она поняла, что не выдержит пытки до завтра, и стала быстро собираться в дорогу. Сестра Надя решила ехать с ней. Пытались уйти из дома незаметно, черным ходом, но на лестнице караулила горничная, специально подосланная матерью. “«Пожалуйте к мамаше», – сказала мне моя дуэнья. Я быстро и решительно вошла в залу. По дорожному костюму дочери мать сразу поняла, что происходит. В гостях у нее был чиновник из Сиротского суда, но она не постеснялась обсуждать это при постороннем. «Куда ты едешь?» – «В Петербург», – твердо отвечала я, сама удивляясь странной звучности моего голоса. «Как, и не простившись со мной?» – продолжала мама тем же удивленным тоном. Я отлично видела притворство и ничего не отвечала. «Зачем ты едешь?» – продолжала мама, нарочно разговаривая при постороннем о семейном деле. «Мне пора», – сказала я и повернулась, чтобы выйти. «Как ты можешь… без спросу?» – слышала я вслед”.

Опустим приезд в Петербург, в котором Лиза оказалась впервые, но ничего вокруг себя не замечала. Кроме Исаакиевского собора, куда поехала в первую очередь, чтобы помолиться перед тем, как решится ее судьба. “Я быстро вошла в собор, упала на колени в темном углу и пробормотала горячую, бессвязную молитву; потом бросилась на первую попавшуюся конку”.

В здании № 3 на 10-й линии Васильевского острова, где находились Бестужевские курсы, ее встретили два ливрейных швейцара. Директора не было на работе, и ее отправили к секретарю.

Молодой человек сидел у письменного стола и писал. Он весело и любезно осведомился, кто я такая, и, узнав, как меня зовут, воскликнул: “А, это вы! знаете ли, у нас из-за вас возникло целое дело!” Я с недоумением посмотрела на него. “Дело в том, что вы были приняты…” – “Позвольте, как же это? – прервала я его. – 20 числа я получила бумагу с отказом”. – “Вот именно. А между тем вы были приняты, и вам была послана повестка 9 августа. Но мы получили письмо от вашей матери: она перехватила эту повестку и написала нам, чтобы директор не принимал вас, потому что она, вследствие разных домашних обстоятельств, запрещает вам поступать на курсы. Тогда мы выслали вам бумаги обратно, с отказом”. Я слушала его молча.

Отныне на протяжении всей жизни Лиза Дьяконова ненавидела свою мать! Другого слова здесь не подберешь. Это была ненависть, против которой не работали никакие доводы. Кажется, со временем она могла бы отнестись к матери более мудро, что ли… Все три дочери и сыновья покинули Александру Егоровну. Она осталась в Ярославле фактически одна, с престарелой матерью, жившей отдельно от нее. Александра Егоровна сильно болела и пережила Лизу всего лишь на два года, скончавшись, как и дочь, в июле… В дневнике Лизы вы не найдете ни одного случая, чтобы она испытывала к кому-то не то что ненависть, но даже обычное злое чувство. Такого чувства не было в природе этой девушки. Но мать она ненавидела!

В самом деле, поступок Александры Егоровны просто не укладывается в голове. Это какая-то была подлость, даже непонятно, на что рассчитанная, – ведь Лиза рано или поздно узнала бы правду. Если тут и был какой-то расчет, то разве на то, что, получив отказ из Петербурга и не сразу поняв, в чем дело, дочка сломается, смирится со своей участью и станет “игрушкой” в руках матери.

И такое могло случиться. Письмо из Петербурга могло стать последней каплей в чаше четырехлетнего терпения и ожидания. Если бы не воля дочери во всем идти до конца. Парадоксальным образом эта воля была воспитана в ней именно матерью. “Странное дело, – признается она в дневнике, – чем тяжелее становится мне, чем более я вижу препятствий, тем сильнее мое желание. Я чувствую, что становлюсь тверже и решительнее, и буду сопротивляться до тех пор, пока могу, пока хватит сил. Теперь я закрываю глаза на все и иду вперед, думая только о достижении своей цели…”

Лиза всей душой любила покойного отца, который на самом деле не оказал на нее прямого влияния. Зато ее характер закалялся вопреки, а следовательно, благодаря характеру ее матери – упрямому, решительному, жестоковыйному.