Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

Пансион (Александр Дьяконов из Нерехты был пансионером, а не приходящим учеником) стоил 400 рублей в год. Таким образом, в образование сына его отец вложил чуть менее трех с половиной тысяч рублей.

Зачем?

Что стало результатом этих усилий отца, купечества, государства? Мы не знаем, за что Лиза так любила отца, которого потеряла в 12-летнем возрасте. Она почти ничего не пишет об этом. Но больше всего на свете девушка ненавидела насилие и деспотизм, которые она связывала с образом своей матери. Поэтому можно смело предположить, что отец Лизы отличался нравом веселым, ненавязчивым и легкомысленным. И это было результатом не семейного, а столичного воспитания. Во всяком случае, именно так думала Лиза. Она пишет в дневнике, что “отец подпал под влияние европейской цивилизации, но, как русские петровских времен, усвоил от нее более дурного, чем хорошего. Наряду с образованием в столице он узнал, несомненно, и столичный разврат, а там – пошло, и пошло… До женитьбы”.

Она подчеркивает: до женитьбы. Только поправить уже ничего было нельзя… “Влияние европейской цивилизации” стало причиной его смертельной болезни.

Отец часто являлся ей во снах, “такой ласковый, добрый, так что жаль сна бывает (жаль проснуться. – П. Б.)”.

Но не раз вспоминала она и ужас, который испытала маленькой девочкой. Бабушка заставила внучку в темноте посмотреть на мертвого отца. “«Лиза, поди, посмотри папу-то», – шепотом зовет бабушка поздно вечером. Я вошла в комнату и увидела… Нельзя больше продолжать: надо Евангелие прочесть…”

Все это более поздние записи, но их так много! Отец в последние годы жизни нередко находился в невменяемом и буйном состоянии и был источником страха для детей. Лиза, в общем, не винила его, считая, что он сам стал жертвой своей легкомысленности. “Несчастный! Нет у меня в сердце негодования против тебя. Ведь он «не ведал, что творил»”.

Но и отделаться от обиды, что она сама стала жертвой жертвы этого легкомыслия, девушка тоже не могла. Ей-то за что?! Отец, по крайней мере, получил свое удовольствие!

И вот в возрасте 17–18 лет Лиза Дьяконова приходит к двум объяснениям этого случая. Первое – по-своему красивое и символическое.

В нашем роду сохранилась вот какая легенда. Это было очень давно. Один из прадедов как-то много задолжал и не хотел расплачиваться с кредиторами. А в старину векселей не давали, верили на слово. Вот он и придумал, чтобы не платить, отречься от своих долгов, показать под присягой, что у него их никогда не было. А так как все нерехтяне знали, что он много должен, то удивлялись, как он решается дать ложную присягу. И священники это знали, но думали, что он все-таки опомнится, ведь присягой не шутят.

Повели его присягать на гору, за Нерехту, в присутствии массы народа. Он, не смущаясь, стал присягать, но в эту минуту над его головою разверзлось небо, и среди молнии голос произнес: “Анафема, анафема!..” С тех пор, говорят, род был проклят, а потому его теперь и преследуют несчастья.

Я горько плакала, впервые услышав этот рассказ, но и теперь отчасти верю ему. Такие легенды помимо ужаса имеют тайную прелесть: есть что-то действительно увлекающее и страшное в них. Грозный фатум обращается в Божие предопределение, и вера в судьбу как бы оправдывается указанием свыше.

Но рано узнала она и о другой причине своего проклятия. Не по годам развитая ярославская гимназистка объяснила Лизаньке значение слов “изнасиловать”, “проституция” и “дом терпимости”. “Так вот в чем состоит любовь, так воспеваемая поэтами! – с ужасом пишет она в дневнике. – Ведь после того, что я узнала, любовь – самое низкое чувство, если так его понимают… Неужели Бог так устроил мир, что иначе не может продолжаться род человеческий?.. У меня теперь точно глаза открылись. Бог все премудро устроил, но из этого люди сумели сделать величайший, безобразнейший из грехов. Он справедливо наказывает таких людей страшными болезнями, и болезней этих не надо лечить, это наказание…”

«Крейцерова соната»

Это написано в мае 1891 года. В этот же год появилась “Крейцерова соната” Толстого. Запрещенная цензурой, она ходила в списках. “Тетрадку” с переписанной от руки повестью дал Лизе прочитать один знакомый, которого она шифрует под буквами П. П.