На этот раз инициатором полного игнорирования друг друга стала я. Молчать, как выяснилось уже через пять минут, оказалось занятием скучным и тяжелым.
– А где машина? Ты же говорил «я за тобой заеду!» и «я к тебе приеду!»? – тоном не ведающей, как выглядят поезда в метро, дамы, поинтересовалась я.
– «Заеду» – относилось к общественному транспорту. А ночью я приехал на такси, – сухо ответил Жорик.
– Ах, такие расходы… Я тебе что-то должна? – ехидно поинтересовалась я.
– Хочешь, компенсируй стоимость такси. Не откажусь, – несмотря на серьезность тона, глаза охранника откровенно смеялись.
Эх, как красиво сейчас было бы вытащить из набитого бумажника несколько крупных купюр, вложить их в руки охранника и пожелать, чтобы он «ни в чем себе не отказывал».
– Виктория компенсирует, – пришлось сдавать позиции, – Она обещала оплачивать текущие расходы.
– Катя, у тебя невыносимый характер! – на этот раз глаза Жорика не смеялись, и мне стало как-то не по себе.
– Ты чего, я ж шучу…
– Невыносимый характер и дурацкое чувство юмора!
После этого мы еще двадцать минут спорили, по какой линии метро быстрее ехать, и где удобнее делать пересадку.
13. Глава тринадцатая, в которой что не действующее лицо, то преступник или просто злодей.
Буквально через час я прижималась лбом к прохладной обивке кожаного кресла в Клюшкином кабинете, сгорала от стыда, с трудом сдерживала слезы и жалела, что вообще знакома с Георгием Собаневским. Клюшка кусал губы и, превратившись весь в комок нервов, следил глазами за передвижениями Жорика. Тот размахивал корочкой оперативника, расхаживал, переполненный чувством собственной вседозволенности, по Клюшкиному кабинету, по-хозяйски заглядывал в ящики шкафа и сыпал бесконечным потоком обвинений, фактов, имен, дат, нецензурных выражений и угроз.
– Ты кому, падла, яйца морочишь?! –Жорик вдруг перестал расхаживать. Выставив вперед челюсть и гневно сверкая глазами, он надвигался на Николая, – С тобой по-хорошему пока разговаривают, а ты, скотина, понты колотишь? Я к тебе со всей душой, а ты?! Да я тебя и весь этот твой гадюшник в порошок сотру! – угрозы эти Жорик выкрикивал, приблизившись почти вплотную к хозяину кабинета.
Брызги чужой агрессивно-ядовитой слюны оседали на аристократичном лице Николая, смешиваясь с мелкими каплями его собственного пота. Бледный от обиды и унижения, не шевелясь, Клюшка смотрел прямо перед собой и ждал, когда опер прекратит кричать. Я совершенно не знала, что мне делать. Было во всей этой сцене, а точнее в поведении Георгия, что-то совершенно неестественное, будто Жорик, фальшивя и переигрывая, исполнял привычную, давно надоевшую роль. Эта театральность настолько сбила меня с толку, что я даже не знала, правильно ли будет пытаться остановить поток выливаемой на Клюшку грязи.
Отчего-то вспомнился вдруг эпизод из книжки Вениамина Клюева. Когда-то он рассказывал крайне положительным, еще совдеповским, верящим в светлое будущее детям о кровожадных и хищных акулах, пожирающих все на своем пути. В рамки розового детского мирка данные особи никак не вписывались, по сему дети, по-взрослому наморщив лбы, упрямо заявляли «Акулов не бывает!». « Акулов не бывает!» – мысленно твердила себе я, находя в этом оправдание своему бездействию, – «Не может человек так хорошо притворяться. Не может быть, чтобы Жорик, которого я в принципе уже считала другом, вдруг оказаться полной сволочью… Видимо, опер просто знает про Клюшку что-то совершенно ужасное, раз позволяет себе так вести себя с ним…Акулов не бывает»
«Ту просто боишься вмешиваться и ищешь этому оправдания!» – безжалостно заявляла мне Совесть.
Начался весь этот цирк, едва мы переступили порог кабинета Клюшки. Выяснилось, что Николай с Георгием прекрасно друг друга знают.
– О, нет! – увидев Жорика, Клюшка закатил глаза и тихо выругался, – И этого субъекта вы, Катерина, называли «нашим» человеком? Разочарован.
Жорик, тогда еще вполне похожий на человека, широко улыбнулся и, не спрашивая разрешения, прошел в кабинет. Я, всем своим видом изображая недоумение, последовала за ним.
– Убирайтесь! – Клюшка тоже улыбнулся, хотя в глазах его при этом мелькали огоньки ярости, – Ликбез отменяется. Тебе, Георгий, я ничего не скажу.
– Скажешь. Иначе говорить начну я. Причем разговаривать буду исключительно с властями и журналистами, – Жорик без разрешения плюхнулся в кресло и, – Причем только о тебе, Николаша.
– Тебе мало неприятностей? – Клюшка даже перестал улыбаться, – Уж не знаю, чем ты занимаешься сейчас, но оттуда тебя тоже выпрут в два счета, стоит мне снять телефонную трубку. Не говоря уже о том, что я могу выставить вас обоих из моего кабинета, пригласив охрану, или даже вызвать милицию.
И вот тут Жорика понесло. То есть буквально после этой фразы Клюшки с лица Георгия сошло все человеческое. Он побелел, нехорошо прищурился и, глядя прямо в глаза Клюшке, тяжело дыша, проговорил.