Но если Эмрис рассчитывал, что туда не придется наклоняться часто, то вскоре понял, что нижний ящик заполняется почти так же быстро, как и ящик с жалобами от старост баронства. Нет, конечно, не в каждом было написано про какую-нибудь племянницу или, реже, дочь. Некоторые его «благочестивые соседи», живущие на деле черт знает где, намеревались просто явиться с «дружеским визитом», и Железный вскликивал вслух, какого же рожна они тут забыли? На что надеются?
К позднему вечеру Железный подумал, что Аерон, сослав в Патьедо, нарочно отстранил его от управления на два месяца, чтобы потом представлять, как он, Эмрис, одуреет от ужаса разгребать всю эту канцелярщину.
— Сидит там поди, довольный! — В сердцах костерил императора Железный. — Злорадствует и хохочет!
Еще к более позднему вечеру — к ночи, — Эмрис натурально завыл. Он просто не в состоянии уложить в голове всю эту ерунду: сватающихся соседей, угрожающих соседей, соседей, требующих от него явиться на поклон в силу превосходящего статуса, обиженных жителей, угнетенных рабочих из мест, о которых он не имел представления, и еще до кучи — аббатов, которые писали до того витиевато, что смысл их обращений вообще никак не укладывался у Железного в голове! Не то они хотели какой-то благодарности за то, что «укрывали в стенах часовен страждущих во времена беззакония», не то хотели наград и почестей, ибо без их милосердия «сегодняшнему барону Редвуда было бы просто некем править». На вкус Эмриса, они попросту упоминали Создателя по два раза в каждом предложении — в начале и в конце, — чтобы создать эффект, что ни он, барон, ни они сами, без одобрения Творца даже поссать не сподобятся.
— Ох, воистину, — устало протянул Железный и потер утомленные свечным светом глаза. — Мне нужен советник из какой-нибудь обедневшей, но гордой знати, который понимает, что происходит в этих бумагах.
Он запрокинул голову. Казалось, ее сдавило тисками с боков, которые теперь как бы заваливаются в череп и мельтешат перед глазами.
Мысль пришла в голову сама собой. Идель говорила, он может спросить совета, так? Правда, это было до того, как ей принесли весть о вдовстве и до того, как разрушилось ее материнство, но все же…
Но ведь дела всегда помогают отвлечься! Ему ли не знать!
— Дохлый! — Кликнул Эмрис. Не то, чтобы Эван был из обедневший аристократии, но никого другого просто не нашлось.
Позванный заглянул в кабинет:
— Да, барон?
Несмотря на вечер, Эван был бодр. «Еще бы, — с тупым укором подумал Эмрис, — он-то весь день только и делал, что стоял по ту сторону двери и ждал распоряжений! Бездельник!»
— Будешь моим помощником. — Прозвучало как угроза — Эмрис постарался.
— Нет проблем, барон!
«Засунь себе в задницу свой энтузиазм, — подумал Железный и тут же исправился. — Хотя, для тебя это не то, чтобы кара. Ох, и послала же нелегкая!»
Эмрис собрался и отдал свой первый приказ в статусе барона.
— Пошли кого-нибудь выяснить все, что сможете о герцогстве Греймхау.
— Прям все? — удивился тощий.
— Да, все. — «Начнем с разведки, а там разберемся». — И прежде всего, узнай о состоянии леди Идель. В смысле, что ей принадлежит, какие у нее есть запасы, мануфактуры, гильдии. Как там у нее все устроено. Ну ты понял.
Если Идель очухалась, дай Создатель, она поделится опытом, решил Эмрис. А если нет, он сам что-нибудь сообразит. Все равно не лишнее знать, с кем собираешься вести дела.
— Работай, — напутствовал он Дохлого.
— Прямо сейчас? — Уточнил тот вполне уместно. Эмрис перевел взгляд на окно. Луна стояла высоко. Что ж…
— Да, — скомандовал он. — Не ты ли всегда говоришь, что жизнь не угасает с закатом?
Эван вскинул вверх, пробормотал под нос что-то напоминавшее: «Я думал, эти времена позади», но в открытую спорить не стал. Сейчас так сейчас.
Глава 25
Идель стояла на крепостной стене и смотрела вдаль. Золотоголовый, как лев, Рейберт и косматый и неряшливый, как медведь по весне, Ульдред были тут же. Не отходившие от госпожи и прежде, сейчас они следовали за эрцгерцогиней еще неотступнее, чем тени. Они были первыми, кого Идель видела, выходя утром из комнаты (или не выходя, и в таком случае Рейберт и Ульдред заходили сами), и последними перед сном, если не считать служанки, которая помогала сменить одежду.
Давно привыкшая к их обществу, Идель старалась не обращать на них внимания. Но сейчас, стоя на стене и слушая тяжелое дыхание Ульдреда, она сжимала кулаки, борясь с желанием схватить его за поддоспешник и, потянув, сбросить вниз. Ей хотелось, чтобы все убрались, чтобы ее оставили в покое, чтобы ей не приходилось больше никого видеть! И вместе с тем, оставаясь в одиночестве, она чувствовала, как мир вокруг нее сжимается коморкой, грозя раздавить всмятку. Коморкой, где, заходясь криком, она умирала ночами, и из которой днем сбегала при первом приступе ужаса.
Этих двоих, стоявших позади нее, она хотя бы могла выносить, признала Идель.
Ее вдохи и выдохи тоже были тяжелыми и слышными.