Пособие для рыцаря

— Моя мать, — продолжала Глиолия, — умерла, когда младший брат мой, Калим, был совсем маленьким. Отец долго горевал по ней, порой не находя себе места. Он проклинал тот день, когда вынужден был отправиться на задание вместо того, чтобы остаться подле ложа матери, переносящей тяжелую болезнь. Но спустя годы наша семья свыклась с потерей родного человека, и мы продолжали жить. Отец получил тяжелое ранение и вынужден был уйти в отставку. Былые источники неплохих доходов перестали существовать для нашей семьи, ибо мастерская, которой владела мать, распалась сразу же после ее смерти, обременив отца выплачивать кому-то какие-то долги. Из-за нехватки денег отец начал делать ставки на бои на арене. Поначалу ему удавалось выигрывать, но со временем все изменилось. Новые проигрыши только усиливали жажду отыграться, что постепенно втянуло его в беспамятные игры. А это лишь увеличивало долги, а не уменьшало, как надеялся он. — Девушка глубоко вздохнула, и отец Илларион заметил, как хрустальная слеза прокатилась по ее бледной щеке. — Я не виню своего отца: он хотел помочь мне и Калиму. Он делал все это лишь ради нас, для нашей неполной семьи. Долгое время он работал разносчиком писем по Дитмонду. Но большая часть его мизерного заработка уходила на очередную ставку или раздачу долгов. Повзрослев, я тоже стала работать — посудомойщицей в таверне близ города — и иметь свой заработок, который, впрочем, был еще меньше отцовского. Стоит отдать ему должное, отец ни разу не позволил себе отнять у меня хоть самую малость. Так я кормила свою семью, с печалью взирая на бедного отца. Я не единожды просила его не делать больше ставок. Однако он всегда был уверен в том, что совсем скоро выиграет много денег, и мы снова станем богатыми. Но долги все росли и росли…

Монах невозмутимо слушал свою посетительницу, но в глазах его было искреннее сочувствие и желание успокоить молодую девушку, придать ей сил для преодоления жизненных невзгод, которые выпали на ее долю в столь раннем возрасте. Глиолия была молода. Вот-вот ей стукнуло двадцать два года, но после смерти матери она никогда не праздновала день своего рождения. Голос ее был нежным и мелодичным, однако и на нем тяжелые страдания оставили свой отпечаток. И похоже, она ничем и никогда уже не сможет скрыть того клейма, которое наложила на него судьба.

— Однажды отцу все же удалось отказаться от бесполезных ставок, — продолжала свой рассказ девушка. — К этому времени размеры его долгов стали невообразимо огромными. Но он пересилил себя, отчаявшись в попытках разбогатеть, и я искренне благодарна ему за это. Вскоре ему и вовсе предложили писчую работу в казармах Дитмонда, где до этого он был доблестным офицером. Новая должность приносила гораздо больше дохода, чем разнос писем, и вскоре долги стали медленно погашаться. Все трое членов нашей семьи наконец вздохнули с облегчением, но без малого год назад случилось ужасное… — тут ее голос дрогнул, и монах заметил еще по одной слезинке, вырвавшихся из ее печальных глаз. — Один хороший друг моего отца, офицер имперской армии, попал в беду. Он находился на задании где-то в Каррольских горах и был сильно ранен в какой-то пещере. Однажды на службе он спас жизнь моему отцу, и тот, не раздумывая, отправился к нему в составе подкрепления… — Глиолия снова притихла, протирая бледную щеку. — Они оба погибли… Я до сих пор не знаю, при каких обстоятельствах это произошло. Но это не важно. Какое горе накрыло нашу многострадальную семью, когда мы получили ужасное известие! Впрочем, какая мы теперь семья? Мы с Калимом всего лишь пара жалких сирот…

Отец Илларион наконец вздохнул. Взгляд монаха был наполнен состраданием, но призрачная тень исповедальни скрывала от девушки его глаза. Однако вместе с тем он поразился, как мужественно держится его посетительница. Любая другая на ее месте уже давно пролила бы море слез, а Глиолия не смогла сдержать лишь три холодных бриллианта, скатившиеся по ее щекам. Слушая печальный рассказ, Илларион прежде всего был занят мыслью о том, как успокоить бедную девушку, придать ей сил. Оба они понимали, что родителей уже не вернуть. Глиолия слишком многое перенесла за свою жизнь, чтобы быть утешенной парой никчемных фраз. Но на то он и священнослужитель, чтобы своей речью вселять веру в человека. И монах был готов к этому, хотя и не знал пока, в чем именно его посетительнице нужна помощь, и потому решил молча дослушать ее рассказ до конца.