Пособие по общественным связям в науке и технологиях

Дефицит[1] – ключевая концепция, определяющая интеллектуальные или идеологические основания отношений науки и общества и давшая толчок их критике. Часто модель дефицита основана на двух допущениях: общественное мнение и политики, принимающие решения, плохо информированы о науке и проблемах, которые возникают в ходе ее развития; эта неосведомленность подпитывается неадекватным и сенсационным освещением научно-технической проблематики в СМИ. Считается, что ситуация усугубляется плохим качеством базового естественнонаучного образования и общим падением интереса к научным исследованиям со стороны институций и культурных слоев общества. Соответственно, и граждане, и принимающие решения политики рассматриваются как жертвы иррациональных страхов, которые подпитывают их подозрительность к целым направлениям научных исследований и технических инноваций (ядерная энергетика, ГМО, стволовые клетки).

При таком подходе возникает необходимость выдвижения программ по преодолению пропасти между экспертами и широкой публикой, изменению в лучшую сторону отношения общественности к науке и технике или по крайней мере по смягчению враждебности. Акцент на неспособности общества понимать достижения науки – в соответствии с моделью линейной, педагогической и патерналистской коммуникации – и обусловил ярлык «модели дефицита» (например,Wynne 1991; Ziman 1991).

С начала 1990-х гг. несколько ученых подвергали концепцию дефицита критике, указывая на слабую эмпирическую базу лежащих в ее основе допущений и весьма ограниченный успех предпринятых на основе этой модели коммуникативных акций. Критики не отрицали, что проблемы, связанные с неосведомленностью широкой публики (см. ниже) в научных проблемах, могут иметь место, но указывали, что это не лучшая стартовая позиция: можно сфокусироваться на том, чт'o аудитория знает, какие вопросы ее волнуют и что ее заботит. Много лет продолжается дискуссия о том, каких именно знаний о науке недостает публике и какие знания ей нужны: о научных фактах, научных теориях, научных методах или организации и управлении наукой (см. Durant 1993). Более традиционная теория о недостатке знания фактов (научной грамотности и безграмотности) остается широко принятой в современной практике взаимодействия науки и общества, особенно когда она сталкивается с антинаукой, псевдонаукой и суевериями, как, например, в индийских программах популяризации науки (Raza and Singh 2013).

Диалог, хотя и требует значительных коммуникационных усилий, стал рассматриваться в качестве приемлемой альтернативы «модели дефицита» с конца 1990-х гг., по мере того как становилась очевидной обеспокоенность общества относительно ряда научных и технологических проблем и росла потребность непосредственного участия общественности в их обсуждении. Все больше было случаев, когда неэксперты или альтернативные эксперты активно участвовали в формировании направлений исследований в таких областях, как биомедицина. Все это привело к переосмыслению точного значения научной коммуникации в нескольких областях. Например, часто цитируемый доклад Специального комитета британской палаты лордов по науке и технике (2000 г.) отмечал пределы научной коммуникации, основанной на патерналистских, направленных сверху вниз, от науки к обществу, отношениях, и обнаруживал «новый тон диалога». Во многих странах и на общеевропейском уровне ключевые слова в финансовых и политических документах претерпели изменения: вместо «осведомленности общественности о достижениях науки» стали говорить об «участии граждан», «коммуникация» уступила место «диалогу», формулировка «наука и общество» изменилась на «наука в обществе».

Переход от дефицита к диалогу остается распространенной концепцией, описывающей отношения науки и общества. Принято считать, что эти два подхода различны и один явно лучше другого. Переход к диалогу часто рассматривается как неоспоримый факт: о «повороте к диалогу» говорят как об исторической перемене, эффект которой сказался по всей Европе и в более широких масштабах (см. Philips et al. 2012). Концепция диалога и сходные с ней предлагаются и принимаются к исполнению куда чаще, чем модели, основанные на идее дефицита (по крайней мере в Европе, Австралазии и Северной Америке). Более пристальный взгляд, однако, обнаруживает более сложную картину: к примеру, парадоксальный случай в давно и прочно ассоциировавшейся с передовыми диалоговыми инициативами Дании, где тем не менее наблюдается противоположный тренд (Horst 2012).