Пособие по укрощению маленьких вредин. Агрессия. Упрямство. Озорство

Дети, как жители иностранные
или пришельцы с других планет,
являются в мир, где предметы странные,
вещи, которым названья нет.

(Юрий Левитанский)

Но подчас детское «инобытие» воплощает зло, таит в себе опасность, несёт беду. «Вы принадлежите к совершенно другой расе. Отсюда ваши интересы, ваши принципы, ваше непослушание… Вы не люди, вы – дети», – настаивает герой рассказа Рэя Брэдбери «Поиграем в „Отраву“».

Подобное отношение к ребёнку непроизвольно проскальзывает и в нашей речи. «Веди себя по-человечески!»; «Будь человеком!» – восклицаем мы в порыве досады, раздражения, отчаяния.

В таком ракурсе детство подвергается дегуманизации: возникает мотив чужеродности, антикультурности, внецивилизованности ребёнка. Дидактизм и умиление сменяются тревогой и страхом.

Соответственно, и детская «вредность» расценивается как выражение своеволия и своенравности, насаждение иных (отличных от «нормы») моделей поведения. Непослушание здесь синоним непредсказуемости и нежелания ребёнка следовать общепринятым поведенческим канонам.

Этот последний подход, пожалуй, самый противоречивый и наиболее скользкий в этическом плане. Но и он даёт пищу для размышлений, позволяя увидеть в непослушании не примитивность поведения и интеллектуальную недоразвитость, но особые проявления натуры, специфические реакции, достойные пристального внимания и глубокого осмысления, а не только искоренения.

И не этот ли взгляд порождает многочисленные просторечные названия ребёнка? Карапуз, карапет, бутуз, пупс, пузырь, лялька, лапа, мелюзга, малой, малец, малявка, крошка, кроха, птенец, клоп, сопляк, шпингалет, шкет, детка, деть, пусечка, масик, спиногрыз… Наконец, просто ре.

Какие-то из названных слов постепенно выходят из широкого употребления, сохраняясь лишь в языке писателей, а какие-то, напротив, набирают популярность в бытовой речи и т. н. «мамском языке». Однако легко заметить: немногие из них подходят для обозначения собственно Человека. Скорее – для какого-нибудь несусветного существа наподобие Чебурашки…

Здесь сделаем небольшое, но важное для нашей темы «филологическое» отступление.

В последнее время наблюдается любопытная тенденция – намеренное подражание детскому произношению и изобретение новых слов по моделям псевдодетской речи.

Возникает «мамский язык» – особый сленг, на котором общаются беременные женщины и матери маленьких детей. Его основные черты: приторное сюсюканье, пристрастие к уменьшительно-ласкательным суффиксам, обилие псевдонаучных аббревиатур.

Овуляшечка, беременюшка, пихулечки, пузожитель, запузячить, слингопапа, годовасик, няшка, экошка, ЗБ (замершая беременность), ЛЯ (левый яичник)… Кому любопытно, могут справиться о значениях этих словечек и отношении к ним учёных и неучёных[16]. Скажем лишь, что монстрики здесь вовсе не маленькие вредины, а… менструация.

Казалось бы, что плохого в такой словесной игре? И как она связана с проблемой детского непослушания? Но связь есть: в языке отражается мышление. Достаточно посетить пару интернет-форумов или «мамских» тусовок – и становится заметно, как размываются и извращаются представления о сущности материнства. Беременность преподносится как приключение или шоу, курсы подготовки к родам напоминают секту или «орден посвящённых», а само родительство мнится игрой в «дочки-матери».

Инфантилизм и сюсюканье не приближают взрослого к ребёнку. Фальшивый язык даёт неподлинный опыт. А любая фальшь и неподлинность препятствует осознанию проблем и ошибок…

Вернёмся, однако, к нашим детям. Обобщая, нетрудно увидеть: все три описанных подхода заявляют ребёнка как существо, так или иначе ОТЛИЧНОЕ от взрослого. А как мы обычно относимся к тем, кто чем-то не похож на нас? Конечно, изо всех сил сдерживаемся, пытаемся сохранять самообладание и изображать толерантность – «цивилизация», как-никак. Но раздражение нет-нет да прорывается…

В науке описан феномен амбивалентности – противоречивого отношения родителей к детям: сочетания любви с ненавистью, привычки с неприятием. Это опять-таки находит отражение в штампах нашей повседневной речи. К примеру, в расхожем восклицании: «Наказание ты моё!» Ребёнок – одновременно счастье и кара, радость и тягость, милость и казнь.

В уже упоминавшемся фильме «Что-то не так с Кевином»[17] мальчик произносит ключевую фразу, обращённую к матери: «Если ты привык к чему-то, это вовсе не означает, что ты это любишь. Вот ты, например, ко мне привыкла».