Посох и четки (сборник)

Век ушел, словно волк. Я остался – седым.
Светит солнце, и плачет луна.
И тоскует душа по годам молодым,
Где была молодою она.

Я могу это время перетерпеть,

Вспомнить юность и дом на песке.
Здесь, в аварском ауле, и начал я петь
Песню скал на родном языке.

Словно горную лань, я ее за собой

Поманил, чтоб осталась жива.
Эта песня и стала моею судьбой –
Не сестра, не жена, не вдова.

И ни разу она не смогла изменить

Мне, живущему прочно и впрок.
И хранила всегда жизни тонкую нить
На скрещеньях костлявых дорог.

И любовь обнимала меня, как в раю,

И вражды обжигал меня лед.
И стреляли в суровую песню мою,
Но случался всегда недолет.

Ночью яркие звезды влетали в окно –

Не из зависти и не в укор.
Они просто горели в стихах моих. Но
Я был предан лишь музыке гор.

Пусть полвека теперь у меня за спиной,

Не стыжусь я написанных строк.
Горцы, горы и родина вечно со мной
На скрещеньях костлявых дорог.

И всегда окружает меня красота.

Я за совесть живу, не за страх.
Выше гор только песня. Но только и та
Чище, звонче и слаще – в горах.

«…И нет ни прощенья, ни воли к добру…»

…И нет ни прощенья, ни воли к добру,
Лишь звезды в сиянии млечном.
Вдали от аула, в сосновом бору
Брожу, размышляя о вечном.
Кружит надо мною, кого-то браня,
Ворон развеселых орава.
И снег подо мною. И нет у меня
На смерть безутешного права.
И дни всё ненастней, а ночи темней
Печаль опускают на плечи.
И те, кто вдали, оказались родней,
А те, кто был близок, далече.
И нет ни прощенья, ни воли к добру,
И звезды забрызганы кровью.
А сердце… Наверно, когда я умру,
Оно озарится любовью.

«Народ мой, что творится в мире странном?..»

Народ мой, что творится в мире странном?
Где твой бойцовский дух? Мне не понять.
Ведь наш Гуниб остался там стоять,
Где и стоял – на землях Дагестана.

А нынче на тебя смотреть мне странно.

Ты, кто державы заставлял стонать,
Где мощь твоя? Где полководцев рать?
Где девушки с неповторимым станом?

Ахульго, тайну тишины открой:

Угас ли в наших очагах огонь,
Да и душа осталась ли свободной?

Аллах Великий, береги народ мой,

Он – Дагестана и седло, и конь,
Он – Дагестана сабля и покой.

Двадцатый век

Прости меня, двадцатый век,
Прости меня, прости!
Хотел я, глупый человек,
Свободу обрести.

Прости меня, двадцатый век,

Что душу осквернил.
Я, человек, творивший грех,
Тебя в грехах винил.

Прости меня, двадцатый век,

Я был наивный человек.
Считал тебя бедой.

Но двадцать первый, новый век

Упал на голову, как снег.
И я стою седой.

«Я сохраняю в сердце имена…»