— А в школе-то ты же троечник был! — сказал Серёжка. — Троечник, троечник! А по русскому так и совсем двоечник!
— Вот поэтому и ел один хлеб, — сказал папа. — И подрабатывал ещё.
— А если я буду двоечник, я тоже буду подрабатывать? — спросил Серёжка. — Вот здорово! Это я приду к тебе на работу и меня за компьютер пустят?
— Папа! — перебила Настя. — Папа! В школе — несправедливо! Потому что математичка хорошая, а физкультурница злющая и толстая. Нас гоняет, а сама сидит. Это ей за такое двойку надо, а не мне, что я ей не мастер спорта!
— Вот и в государстве так, — сказал папа. — Все мы живые люди, а не боги.
— Не боги… Но ведь ты говорил, Бога нет? — спросила Настя.
— Не знаю, — тихо сказал папа. — Но космический разум всё-таки должен быть. Кто-то же всё это создал.
— Если есть Бог, он обязан быть справедливым, — задумчиво сказала Настя, — иначе он не Бог. Но если есть космический разум, он не обязан быть справедливым, он просто очень умный, как сто тысяч академиков… Значит, справедливость не в уме? А зачем тогда мне учиться уму, если в нем нет справедливости? Или так всё и должно быть, без справедливости? А если всё без справедливости, тогда зачем быть умнее? Надо тогда сильнее, злее и хитрее. Чтоб сыру хватило.
— Ой, уйди от меня! — рассердился папа и спрятался в ванную — как будто бы мыться. Но не утерпел, выглянул ещё раз:
— Ты можешь быть умнее, злее и хитрее. Пожалуйста. Будь. Имеешь право. Но я, лично я тебе тогда руку не пожму.
Настя с Серёжкой вернулись в комнату.
— Справедли-ивость, — презрительно сказал Серёжка. — Сы-ыр! Ну и что, что у Пети нет сыра — зато он гуляет, а мы тут зеленеем. Всё чешется! И нет чтобы зимой заболеть. Все купа-аются… А мы таблетки жуём. Вот и вся справедливость! Вот я же сколько раз говорил: нельзя ездить летом в город. Будет садик, школа, коммунизм будет, а вся жизнь мимо пройдёт! Там у меня в королевстве комнатка не подметённая! И секретик раскопают! — он закручинился.
Настя не ответила. Настя думала.
Если нет справедливости, тогда жить незачем.
А если есть справедливость, то где она, где, где?! Кто, например, решал, что Петьке родиться у Петькиного папы, а мне — у моего? Ведь в конце концов кто-то же должен был и у Петькиного папы родиться…
А я? Кто я, без лука, без племени, буржуйская внучка?
Но у меня есть правила. И пока я выполняю их, я — Следопыт. Я Следопыт… Где бы я ни родилась и что бы мне ни говорили, пока я выполняю правила Следопыта, я Следопыт! И правда поцарапанного шахматного солдата — это моя правда…
— Чего ревёшь? — спросил Сережка. — У меня тоже всё чешется, так я и то не реву. Девчонка!
8. Для потомков
Настя с Ириной лежали на мостике и смотрели в воду, а в воде были окуньки.
— Ты драматизируешь ситуацию, — сказала Архивариус, моча косу в воде и привлекая рыбок. — Конечно, обидно, что мы в телек не попали… Зато я вот что тебе скажу: летом можно ходить на школьный двор и писать протоколы. Там дела-то не маленькие творятся, знай наблюдай. То ленту магнитофонную там подбросят: кто? зачем? почему размотали? Можно её собрать и прослушать. То шпионские появляются буквы заржавелые: буквы Е и буквы Ш. В больших количествах. Если бы это была азбука, то были бы все буквы. А так подозрительно. А в школе нашей знаешь что творится? Директор-то наш не прост. У него какие-то связи. Он с какой-то женщиной по четвергам встречается. И это не его жена, мы уже выяснили.
— А вам-то какая разница, жена, не жена, — удивился Следопыт.
— Как какая! Чем он занимается вне семьи? Вот начнется сентябрь, мы про него выясним всё. Ты можешь возглавлять исследование — я тебе уступлю. Ты будешь Холмс, я буду Ватсон. Я буду документацию собирать. И все вещественные доказательства, и хранить, и описывать. А ты исследовать будешь, версии выдвигать. А Витька будет по поручениям бегать. Серёжке только не проболтайся, он ещё маленький такими серьёзными делами заниматься. А ещё папа говорит, можно будет дачу все равно снимать, только подороже. Вот Артём наверняка будет продолжать покупать путёвки. И Леон, и Элен. А больше всего везёт Лисьему Шагу. Они вообще смекалистые. Купили себе в том году сад за территорией, теперь он их собственный, и никакие Думы и Советы и все на свете революции у них этот сад не отнимут. Правда, удобства во дворе, но жить можно. Яблоки вкуснющие у них. И костер разводи сколько влезет, никто не тронет.
— Это все не то, — сказал Следопыт. — Дело же не в яблоках… В нас всех вместе же дело… Если не все вместе, а только некоторые избранные — это не то! А ещё чужих сколько будет, поди им объясни, что такое королевство, что такое малинник примирения… Понимаешь?