Когда те увидели, что из церкви двинулось на них так много народа, они повернули обратно ко двору. Одного из них я тотчас уложил первым же выстрелом наповал; потом прорвался через их толпу и проскочил в ворота. Из окон женской половины на нас посыпались каменья. Кликнув с собой моего слугу Тешату, я быстро взбежал вверх по лестнице с топором в руке. Наверху меня встретила княгиня, которая хотела упасть мне в ноги. Но, испугавшись моего грозного вида, она бросилась назад в палаты. Я же всадил ей топор в спину, и она упала на порог. А я перешагнул через труп и познакомился с их девичьей… хе-хе… М-да… — На обветренном раскрасневшемся от выпитого джина лице Генриха Штадена появилась сальная ухмылка. — После этого похода я возвратился к себе в село Новое, а все добро отослал в Москву. Когда я выехал с великим князем, у меня была лишь одна лошадь, вернулся же я с 49, из них 22 были запряжены в сани, полные всякого добра.
Генрих Штаден снова налил себе джина и выпил. Отрезав засапожным ножом добрый кус окорока, он проглотил его мигом, как голодный волк, и продолжил, вытирая сальные пальцы о полы кафтана:
— Когда великий князь прибыл в Старицу, был сделан смотр, чтобы ему знать, кто остается при нем и крепко его держится. Тогда-то Иоанн Васильевич и сказал мне: «Отныне ты будешь называться Андрей Володимирович». Частица «вич» означает у московитов благородный титул, если ты еще не знаешь. С тех пор я уравнен в правах с князьями и боярами. Этими словами государь дал мне понять, что я рыцарь. После этого великий князь поехал в Александрову Слободу и распорядился там постройкой церкви. Я же не последовал за ним, а вернулся в Москву.
— Я слышал, что Каспар Эльферфельд недавно помер…
— Сдох, скотина. Бог наслал на него чуму. Зарыли как падаль. Но перед этим ему пришлось посидеть в тюрьме… — Штаден злобно ухмыльнулся. — Понятно, попал он туда не без моей помощи… Я приходил к нему в острог, и он предложил мне все свое имущество, лишь бы выйти на свободу. Я пообещал. Тогда Каспар уполномочил меня, а также моего любезного друга, ныне уже почившего в бозе, Адриана Кальпа вытребовать все его лари из английского подворья в Холмогорах, которые он, боясь пожара, спрятал там в каменном подвале. Когда я туда пришел, мне не отказали в выдаче и привезли все имущество на двор Адриана. Но я, ученый горьким опытом, опасался докторских штучек Эльферфельда. Лари и ящики были опечатаны и снабжены документами, и, чтобы убедиться в их содержимом, мы с Адрианом Кальпом все их вскрыли и произвели опись в присутствии свидетелей. Часть имущества Эльферфельда я оставил себе, а часть передал в казну. Что касается самого Каспара, то он остался гнить в тюрьме. Так я расквитался с ним за все свои обиды.
«Однако… — подумал Бомелиус. — С этим фруктом нужно ухо держать востро. Но все равно кому-то нужно довериться… Уолсингем далеко, от него помощи в моих делах ждать не приходится. Таубе тоже должен быть в стороне, вне всяких подозрений, это и так понятно. Остается только Генрих. Судя по тому, что он тут порассказал, у него есть верные люди, которые за полушку человека удавят. Придется заплатить… много серебра отсыпать. Что ж, заплачу, ни одно доброе дело не должно остаться без должной благодарности. И потом, если все получится, как я задумал, Генрих Штаден будет служить мне, как верный пес».
— Да, у всех свои трудности… — Лекарь немного помялся, но все-таки решился: — У меня вот тоже есть свой Каспар. Ужо я и так и эдак, но через него все равно не перепрыгнешь.
— Это кто же такой?
Бомелиус понизил голос до шепота, перегнулся через стол поближе к уху Штадена и сказал:
— Арнульф Линдсей, лейб-медикус государев…
— Вот те раз! — Опричник хлопнул ладонями по своим коленям. — Выходит, и среди вашего брата идет борьба за место под солнцем. А я-то думал…
— Выходит! — огрызнулся Бомелиус. — Линдсей только на травах знается, а я кроме этого могу предсказывать судьбы, могу излечить почти любую болезнь наложением рук, — душевной силой, имею склонность к алхимии… Поэтому пользовать государя должен я, — я! — а не какой-то там Линдсей, от услуг которого отказалась королева Елизавета. К твоему сведению, чтобы он не путался у нее под ногами и не клянчил себе доходное место для практики, она приняла мудрое решение — отослала его подальше от Лондона, в Московию.
— Но ведь есть еще и другие врачи — Ричард Рейнольдс, Ричард Ригерт…
— А! — Бомелиус небрежно отмахнулся. — Они чересчур молоды и не пользуются у Иоанна Васильевича большим доверием. Главная препона — Арнульф Линдсей.
При этих словах он поднял глаза на опричника и встретил его почти трезвый, холодный — нет, скорее оценивающий — взгляд. Лекарь сделал невинное лицо и приятно улыбнулся. Но Генрих Штаден не повелся на его игру. Он уже понял, куда клонит его земляк.
— Сколько? — спросил он деловито и напрямую.
— Ты о чем? — Бомелиус с деланным удивлением округлил глаза и захлопал ресницами.
— Брось… — поморщился Штаден. — Мне ты можешь верить. Выручить земляка — святое дело.