Посох царя Московии

Про обоз Граевского атаману разбойников донесли еще второго дня. В заимку прискакал на неоседланном одре Офоня, дозорный разбойников из небольшой деревушки, расположенной возле шляха. Он и рассказал, что в избе Юшки Онтипина остановился богатый польский купец с. охраной.

Кудеяра немного смутило небольшое количество пошевней в обозе, но по здравому размышлению он решил, что большая, хорошо вооруженная охрана предполагает наличие какого-то ценного груза. Что он собой представляет, Офоне разведать не удалось — уж больно чуткими оказались дозорные.

Граевский уже с самого утра почувствовал какое-то беспокойство. И чем дальше втягивался обоз в лесные дебри, тем это тревожное, неприятное чувство становилось сильнее.

Деревушка, где он остановился на постой, была бедной и грязной. Сложенная из бревен, на удивление просторная курная изба[121], в которой ночевал шляхтич, больше напоминала хлев, нежели жилище. Вместе с людьми в ней находились куры, гуси и овцы, а за тонкой щелястой перегородкой похрюкивал кабанчик, добавляя к общей некомфортной атмосфере еще и свои миазмы. Поэтому Граевский не спал, а мучился, и к утру его настроение вконец испортилось.

Лес, по которому шел обоз, почему-то пугал шляхтича. Он был не первым на пути, но в этом лесу Граевский вдруг остро ощутил свое ничтожество и беззащитность перед суровой и величественной русской природой. Особенно поляка подавляли деревья-гиганты по обочинам шляха. Временами шляхтичу казалось, что они медленно смыкаются и вот-вот раздавят и сани с товаром, и его самого.

Похоже, тревога Граевского передалась и командиру наемников Конраду. Возвысив голос, он приказал:

— Achtung! Ruhe![122]

Наемники подтянулись и перестали переговариваться; те, у кого погасли фитили аркебуз, принялись раздувать их. Наемник-литвин, который упражнялся с мослом, торопливо бросил его в кусты, но ворона, которая все это видела, даже не шелохнулась, чтобы наконец завладеть столь желанной добычей. Все ее внимание было приковано к разбойникам, уже занявшим удобные для нападения на обоз позиции.

Ворона предвкушала, что вскоре ей перепадет более знатное угощение, нежели обглоданный мосол…

Неожиданно впереди послышался топот многочисленных копыт, и вскоре отряд всадников, одетых во все черное, преградил дорогу саням Граевского, который ехал впереди. Наемники поторопились во главу обоза и совершенно бестрепетно взяли грозных всадников на прицел своих аркебуз.

— Кто такие? — зычно спросил рыцарь, облаченный в черную броню. — Куда путь держим? — Он словно и не видел, что аркебуза Конрада нацелена ему прямо в грудь.

— Мы польские купцы, проше пана, — заискивающе ответил Граевский; шляхтич знал русский язык достаточно сносно.

Он был сильно напуган. Шляхтич уже понял, что это не разбойники, но нередко вооруженные отряды князей и баронов были хуже грабителей с большой дороги. Если разбойничающие простолюдины обычно отпускали купцов живыми и невредимыми, лишь ограбив до нитки, то бандерии[123] сжигали подводы, коней уводили с собой, а купцов со слугами убивали, чтобы потом никто не мог пожаловаться на их хозяина верховному правителю.

— Что везете?

— Сукно.

— Где ваша подорожная? — Черный рыцарь откровенно издевался. Он точно знал, что никакой подорожной у польского купца быть не может, потому что из-за многочисленных войн, сотрясающих Московию и Литву, торговля между странами практически прекратилась. Обычно купцы — и русские, и польские, и литовские — действовали на свой страх и риск. Максимум, что могло у них быть, так это квитанции мытников.

И тут Граевский неожиданно осмелел. Указав на Даниила Левшина, который сидел в возке[124] рядом с ним тихо, как мышь в подполе, он сказал:

— Вот моя подорожная. Я выкупил из плена сына русского боярина.

— Это же надо… — удивился черный рыцарь. — Ты кто таков? — спросил он Даниила.

— Левшин Даниил, — ответил бывший пленник и, спрыгнув с воза, гордо выпрямился во весь свой немалый рост.

— А-тю-тю… Не тот ли ты Левшин, который в 1573 году был в отряде Малюты Скуратова при взятии замка Вейсенштейн?

— Тот самый. Григорий Лукьянович умер на моих руках…

— Беда… Славный был рыцарь, наш Малюта. Может, ты не знаешь, его схоронили в Иосифо-Волоколамском монастыре. Большая честь…

Левшин сумрачно склонил голову. Какое-то время все молчали. Затем черный рыцарь наконец обратил свой взор на Конрада, который все так же держал его под прицелом.

— Опусти пищаль, Конрад, — сказал он, мрачно ухмыляясь. — Али не узнал?

— Как не узнать… — Капитан наемников, немного поколебавшись, положил аркебузу на плечо и знаком приказал своим людям последовать его примеру. — Грегор Елчанинов…

— А славно мы с тобой схватились в последнем бою… где это было?

— Под Ревелем, четыре с половиной года назад. В декабре 1570-го.

— Знатная была баталия… Но хотелось бы о ней забыть. Мы тогда проиграли. Жаль, што Магнус Датский[125] оказался слабаком и не оказал нам существенной поддержки. Но отметину я все-таки тебе оставил… — В глазах черного рыцаря заплясали смешинки.