Посох Велеса

Катя опрометью бросилась в спальню, по пути с грохотом уронив пару табуреток и с силой треснувшись бедром об угол обеденного стола. Она рывком открыла дверь, в первую очередь посмотрев на мирно спящую маму – не разбудила ли, и тут же бросила испуганный взгляд в окно – на темнеющее отражение с желтоватым кружком света от настольной лампы. Черная кошка в нем мигнула огромными глазами, собралась в комок и с тихим шипением прыгнула внутрь комнаты, приземлившись мягким живым комочком под Катины ноги.

Та, конечно, могла и закричать, но голос куда-то делся, поэтому из открытого рта вырвалось лишь визгливое хрипение.

Между тем кошка спокойно и даже величественно прошла по периметру комнаты, брезгливо выдергивая когти из ворса ковра, и легко запрыгнула на кровать, прямо на грудь к Катиной маме.

– Вставай! – истошно заорало животное.

Катя от ужаса впала в ступор и ничего не успела сделать. Надо было согнать дурацкую кошку с кровати, выставить за дверь или за окно, но девочка словно окаменела. Не в силах очнуться, она лишь наблюдала, как мама открыла глаза, внимательно, без тени удивления посмотрела на кошку и резко села.

– Сварог мой, уже? – голос ее звучал хрипло и незнакомо, глаза цвета байкальского льда искрились от слез. Черная кошка моргнула и принялась вылизывать шерстку на груди.

– Мама, – Катя бросилась к матери, с усилием опрокидывая ее на подушки, – тебе нельзя вставать. Доктор сказал, что…

– Ш-ш, – мама приложила указательный палец к губам дочери, высвобождаясь, – не о том ты сейчас говоришь.

Катя вздрогнула.

– А о чем? О чем я еще могу сейчас говорить! Мам, я не понимаю ничего. Что происходит-то?

Та встала и привлекла к себе дочь, крепко обняла.

– Бедная моя! Все так не вовремя, – кошка за Катиной спиной хмыкнула. – Родная моя, у нас мало времени. Надо торопиться, раз уж так вышло… Мне пора уходить. – Катя ахнула. – Тише, не спорь. Слушай! Я все продумала, никакой опасности нет. В гардеробной есть полка, где стоят мои шкатулки с драгоценностями. Среди них есть та самая, темного дерева, помнишь ее?

– Которую ты мне трогать запрещала? – Катя на миг отстранилась и тут же заметила, что мама преображается: она на глазах становилась прозрачнее, и тело светилось так, будто внутри нее зажгли лампочку.

Она хотела было спросить, почему так, но мама ее оборвала:

– Время дорого!.. Сейчас та шкатулка тебе понадобится, не расставайся с ней ни на минуту. В ней карта, по ней найдешь ко мне дорогу, – она стала легкой, невесомой, словно оживший призрак. – Я не знаю, когда мы с тобой увидимся, солнышко мое, но я верю, я знаю, что у тебя все получится. Будь смелой и ничего не бойся. Запомни: тебе нужен нос грифона! Она подняла руки высоко, словно в молитве, и медленно опустила их на плечи дочери. Кате показалось (а показалось ли?), что материнские ладони источают тонкий неясный свет, словно в них поместился кусочек летнего солнца.

Голос у мамы совсем изменился, стал глухим, шелестящим:

– Я отдаю тебе свою силу и всю силу своего рода. Я передаю тебе силу рода твоего отца, которую хранила все эти годы. Какой бы она ни была и как бы ты ею ни распорядилась. Да будет так!

Она приподняла Катин подбородок и ласково посмотрела в испуганные глаза дочери.

– Катюша. Будь смелой и ничего не бойся. Я не прощаюсь, родная моя, мы скоро встретимся, не сомневаюсь в этом ни секунды. Слушай Могиню, – она кивнула на кошку. – Не ругай ее – не ее вина в том, что все так вышло. Береги себя и помни: тебе нужен нос грифона…

С каждым словом ее голос становился все глуше, улетая в неизвестность, в какой-то момент он стал таким тихим, что, казалось, мама находится на расстоянии тысяч километров, – девочка едва смогла разобрать последнюю фразу.

– Мам, ты куда? – все еще цепляясь за реальность, шептала Катя, но ее, кажется, уже никто не слышал: мама тихо бормотала на непонятном и незнакомом дочери языке, все дальше отстраняясь от ребенка. Девочке на мгновение показалось, что та бредит, что у нее снова поднялась температура.

Она бросилась было к ней, чтобы прижаться, удержать от надвигающегося, пугающего, неизвестного, но между ней и матерью словно возникла невидимая стена.

Она знала это ощущение.

Она так баловалась давно, в детстве: терла одну ладошку о другую, пока не становилось жарко, а потом медленно сводила и разводила их в стороны. Тут же между ладонями возникало невидимое пространство, которое не давало им слишком далеко разойтись и тем не менее не позволяло сомкнуться.

Словно это был воздушный шарик, к которому накрепко приклеены руки.

Вот и теперь у нее возникло почти такое же ощущение, только в этот раз воздушный шарик достиг гигантских размеров, и мама оказалась внутри него. Катя что есть силы принялась биться об эту невидимую стену, стараясь ее пробить и проникнуть внутрь пространства, сковавшего маму, исступленно крича, все меньше веря в реальность происходящего:

– Ма-а-ама!