Посол Господина Великого

Молитву прочтя, к щекам пылающим снег приложил… полегчало вроде.

Темно было кругом, не поймешь — день или вечер. Снег с дождем хороводились. Ползли по небу низкие тучи, ни просвета, ни зги. Вот погодка!

Где-то теперь Ульянка? По-хорошему ль до Москвы добралась, к сестрице своей единоутробной?

Он пришел в Псков к вечеру, успел-таки до темна. Река Великая набухла льдом, как и Волхов, урчала зверем. Славен град Псков, мощны стены его, высоки башни, шатрами к небу вздымающиеся, благолепны храмы Христовы.

Покрутился у ворот отрок — не видал ли кто отрядец небольшой — порасспрашивал…

— А тебе что за дело? — ухватив Гришаню за руку, подозрительно спросил стражник.

— Письмишко от них просила супружница одна, — вывернулся тот, — я б и написал…

— Так ты грамотей, что ли? — удивился стражник.

— Учен, — важно кивнул отрок. — Если чего надобно…

— Надобно! Надобно! Еще как надобно — сам Бог мне тя послал, отроче!

Выказав явные признаки радости, стражник, подменившись с приятелем, приобнял Гришаню за плечи и повел в ближайшую корчму.

Уселись за дальний стол, чистый, выскобленный. Стражник у корчемника бумаги спросил да перьев.

— Поесть бы сначала неплохо, — хитро улыбнулся отрок.

Стражник кивнул, подозвал корчемника, велел постных пирогов с квасом подать.

— Брат у меня есть, Степаном звать, — прошептал, к Гришане склонившись. — У кузнеца Онуфрия работником три лета пробыл… потом подрядился тут к одному… ну, не важно… ушел в общем, до сроку. Оплату ему должен Онуфрий, а?

— Хм… — Гришаня задумался, спросил, когда именно ушел Степан да сколь времени с этого дня прошло…

— Во прошлую весну ушел, — стражник помолчал, вспоминая. — Как раз на Пасху!

— На Пасху, говоришь? — Гришаня прищурил левый глаз. — Ну, тогда торопись, человече. По закону Степан твой имеет право требовать оплаты только год после ухода! Писать бумажицу-то?

— Пиши, пиши, друже!

— Тогда вели песку подать, присыпать…

Написав прошение, Гришаня присыпал чернила песком — чтоб быстрей сохли — и снова повторил свой вопрос о приезжих. Ну, на этот раз стражник, естественно, оказался куда любезней.

— Тебе за весь день надо, отроче?

— Вечер только.

— Козьма-горшечник с глиной проехал с людьми своими…

— Не то!

— Онцыфер-лодочник…

— Тоже не надо!

— Боярин Андрон со людищи да сывязаны иматы…

— А вот об этом — подробней!

Нахватался Гришаня от Олега Иваныча словес разных, вставлял теперь, щеголяя, и надо куда и не надо. Как ни странно, народец его понимал, как вот теперь стражник…

Вызнав дорогу на двор боярина Андрона Игнатича, Гришаня тепло простился с новым знакомцем, хлебнул на дорожку горячего сбитню и, выйдя из корчмы, растворился в сером сумраке улиц.

Усадьбу боярина он обнаружил сразу — стражник настолько подробно описал путь, что к ней смог бы пройти даже слепой. Небольшая такая усадебка — не то что в Новгороде, вот уж где усадьбы так усадьбы — но уютная, с аккуратно обитыми медью воротцами.

Скрипнув, открылись воротца — Гришаня рысью в сторону, за деревом затаился — мало ли. И вправду, не зря спрятался — со двора-то Митря Упадыш вышел! Огляделся, шильник, Гришаню не приметил, ухмыльнулся похабно, бороденку рукой пригладил, пошел куда-то, верно — к бляжьим каким жёнкам… За ним, с опаскою, и Гриша.

Долго шли, коротко ль — завиднелся в конце улицы дом каменный. Небольшой, с подклетью, крыльцо высокое. Весь какой-то неприметный, за кустарником, словно украдкой выстроен. Внутри гульба шла — песни вполголоса (пост все же!) да ругань всякая… Ну, точно — корчма! Да с непотребными жёнками!

Гришаня поначалу и заходить опасался. Стукнут по башке, долго ли! Да и грех. Помялся, помялся у крыльца — все ж про друзей вызнать надо. А как вызнать-то — только через Митрю. Митря — главная к ним сейчас, как говаривал когда-то Олег Иваныч, ниточка. Вот за эту ниточку козлобородую — да и потянуть. Как вот только?

Немного народу оказалось в корчме-то. И с пару десятков человек не наберется. Отрок то сразу смекнул — в угол подался, Митрю увидев. Нет, не успел, не заметил шильник. Засел Гришаня в полутьме, вместе с какими-то немцами — те, судя по разговору, непогоду пережидали. Один — в собольей шубе поверх лат железных — щеголь хренов, спиной к отроку сидел, шуба богатая, в такой только посадникам да князьям ходить, а не всякой торговой шпане немецкой… Вот, интересно, откуда во Пскове немецкие купчишки?

— Поскорей пойдемте отсюда, Куно, — произнес по-немецки другой немец, без шубы, но тоже в панцире. — Мне почему-то кажется, здесь собрались одни безбожники… да и наши люди заждались.

— Подождут, — поставив кружку на стол, отрывисто бросил щеголь. — Впрочем, насчет безбожников ты вполне прав, брат Конрад… Ишь, как хлещут вино в пост! Не боятся… Ну, черт с ними, поехали! Эй, хозяин. Вот тебе грош…

Рыцарь обернулся, и пламя свечи высветило его красивое лицо с модной бородкой.

Так это же…

Расплатившись, немцы вышли наружу.

…это же…

Гришаня лихорадочно соображал, вполглаза присматривая за Митрей.