Посол Господина Великого

Распрощавшись с государевым дьяком, Ставр, взяв в руки недопитый бокал, подошел к распахнутому окну, выходящему на двор и дальше, на Неглинную. Горница располагалась на втором этаже в деревянном тереме, украшенном затейливой резьбой. Вообще, весь постоялый двор Неждана не так давно, после очередного пожара, был заново выстроен из смолистых сосновых бревен. И главная, рубленная в лапу, изба, и резное крыльцо, и терем, и хозяйственные постройки — амбар, конюшня и баня. Высокий заостренный тын опоясывал двор по периметру, воротами выходя к Неглинной, где был устроен небольшой вымол — пристань. Богатый был двор у Неждана — хоть куда двор. Только вот про самого Неждана молва худая ходила. Скопидом был на всю Москву известный. Люди говорили — за медяху удавится. Ладно, слуг, — жену родную в бедности держал беспросветной да тиранил ежечасно. Как и Ульянку, свояченицу, девку молодую, с полгода тому на Москву с Новеграда приехавшую. Казнили тогда в Новгороде вощаника Петра — Нежданова тестя. Узнав про то от Ульянки, погоревал немного Неждан — мастерскую-то вощаную в новгородскую казну по суду забрали. Потом махнул рукой — ну ее, мастерскую эту, за ней всяко пригляд нужен, а какой тут, к ляду, пригляд — сам на Москве, а мастерская в Новгороде. А девчонка — что девчонка? Воли ей не давал Неждан особо, работать заставлял — и в будни, и в праздники. Как появилась — сразу ей сказал: у нас, мол, указ такой — все работают. Вот и работала Ульянка… Дел много было: за постояльцами уследи, постелю взбей, с утра — уток, куриц, гусей накорми, к обеду двор подмети, после обеда — пока почивает хозяин — столы начисто выскреби, к вечеру полы везде намой, к ночи… К ночи и отдохнуть можно — молитву творя, да кланяясь — набожен был Неждан. Только не получалось отдохнуть к ночи Ульянке — от усталости без сил на сундук за печкой валилась — там и спала-отсыпалась. С утра — опять то же самое. Плакала украдкой за печкой Ульянка, тятеньку казненного вспоминала, Новгород родной да Гришаню. Гликерья — сестрица старшая, от мужа тайком, Ульянку голубила — то пряник даст, то заедку сладкую сунет. Странно, но от жизни такой не спала с лица Ульянка — наоборот, похорошела, расцвела, заневестилась. Видно, возраст такой подошел, по ночам сны греховные снились. Утром-то и помолиться как следует некогда — работа ждет, вечером — невмоготу, в сон клонит. А Неждан-то сластолюбцем оказался. Он и ранее от жены налево похаживал, на законы наплевав Божески, а уж как Ульянка появилась — ужом увивался Неждан. То ущипнет, то погладит, а то однажды зажал в чулане, задрал юбку… не учел, дурак, что Ульянка девка-то новгородская, ученая. Огрела по лбу поставцом да еще законы прочла, как сумела:

«А всех дел горше есть блуд: всяк бо грех проче тела есть, а блудем свое тело осквернити, тоя бо скверны! Аще муж от жены блядеть…»

Испугался Неждан — не ожидал такого — ко лбу деньгу приложив, вылетел из чулана. С той поры не приставал боле к Ульянке — облизывался только да работой гноил…

Посмотрел в окно Ставр-боярин, допив вино, бокал на стол поставил. Дверь распахнув, высунулся:

— Митря!

— Тута, батюшка!

— Дверь прикрой, шильник!

Ставр понизил голос:

— После обеда пойдешь в Кремль, в приказной палате сыщешь дьяка Стефана Бородатого, отдашь ему вот это… — боярин снял с пальца серебряный перстень, — скажешь — забыл-де, обедая. Еще скажешь — пускай государю напомнит про шпыня одного новгородского, что полоняником почетным у господина Силантия живет. Дескать, зело вреден полоняник тот да колдун, сказывают, как бы не навредил государю… Чуешь, про кого речь?

— Про собаку бешену!

— Пусть так. Ежели встретишь вдруг собаку ту….

— Нож острый в сердце!

Ставр стукнул рукой по столу:

— Молчи, дурень! Нож… Хорошо бы, конечно. Но не сейчас, позже. Нельзя на Москве его живота лишать — государь московский строго-настрого приказал придержать покуда. Ежели ножиком — сразу догадаются, кто… Тут хитрей надо. Ладно… Ежели встретишь, сразу ко мне — докладывай… А там ужо посмотрим. Уразумел?

Митря поклонился низехонько:

— Уразумел, батюшка-боярин!

— Ну, в путь тогда.

Ужом болотным, в армячишке неприметном сереньком, выскользнул Митря со двора на Неглинной. С лодочниками на вымоле сторговался — чрез реку переправился за мзду малую…

Ставр-боярин походил по горнице, потянулся, зевнул сладко. Да в покои спальные отправился. Сам хозяин, Неждан, впереди бежал угодливо, светил свечечкой — темновато было в покоях-то, оконца узенькие ставенками кленовыми заперты. Темно. Дак и на что в спальне светлость-то надобна?

Поклонился Неждан, свечку на лавке оставив, вышел. Постелю направить Ульянку-девку к гостю прислал.

Вошла Ульянка — черна коса, глазки голубеньки. Лицо белое, ресницы длинны, кверху загнуты. Рубаха белая да сарафан синий, тонкий. Под сарафаном — тело молодое, девичье, сладкое. Как нагнулась — захолонуло сердце у Ставра. Подошел сзади, за плечи обнял:

— Благодарствую за постелю, девица!