Посол Господина Великого

Вечером — весть радостная Олегу Иванычу. Вернулся Силантий со двора государева. Иван Костромич, боярин, по выходе шепнул — не гневается больше на житьего человека Олега государь-батюшка. Не упомнит и кто таков даже… Одновременно все ж таки опасаться просил Костромич — кто-то при дворе воду мутит — стропалит против Силантия да пленника его слухами разными. Ну, до государя слухи те не дошли пока. Пока…

— Так что свободен ты отныне, Олега, — махнул рукой Силантий. — Все одно прибытка от тебя мне нет, а Москве ты служить не будешь. Ведь не будешь?

Олег Иваныч упрямо покачал головой:

— Больно уж важен великий князь московский.

— Так на то он и князь!

— Так-то так… Да ведь и я не червь, своим разумом жить хочу — не княжьим. Извини, Силантий, если обидел…

Поскрипел зубами Силантий, однако ничего не сказал. Задумался. После махнул рукой:

— Считай — в расчете я с тобой полностью, так что ежели вдругорядь попадешь — не взыщи. На Москву завтра с утра два обоза идут хлебных, с понизовья. Первый — купца Федосеева, Онфима, второй — Ермила Хмурого. Так что, если поспеть хочешь…

— Спасибо, Силантий. За все спасибо.

С двойственным чувством уезжал Олег Иваныч. Будто чего-то не договорили они с Силантием, не дорешили, не доспорили. Несколько раз спрашивал сам себя Олег — а что заставляло служить московскому князю такого благородного и смелого человека, как Силантий Ржа? Только ли землишки-поместьица? Или действительно верил Силантий в то, что именно Москва — и есть Русь-матушка? А почему не Новгород, не Смоленск, не Киев, не иные какие русские земли? Никак не отвечал на такой вопрос Силантий, лишь в усы улыбался, дескать — почему Москва — то и детям малым ясно. Детям-то, может, и ясно… Московским… А вот насчет киевлян, смолян, тверичей, новгородцев — сильно сомневался Олег Иваныч. Да и — что сказать — насмотрелся, чай, на Москву-то! Считай, почти все привыкли тут по указке жить, не своим разумом. Все от князя зависели — от мала до велика, и все — ну, может, кроме бояр самых знатных — в руке его были. Голосили на всех углах: «Славен батюшка наш, государь Иван Васильевич!» Тьфу-ты, подхалимы чертовы. Батюшка… Иосиф Виссарионович… Погодите, прольет он еще кровушки, батюшка ваш. Ну, если и не он — так его потомки. Неконтролируемая власть — она кровавится, имеет такую нехорошую тенденцию, тем более здесь, в Московии — нравами грубыми далеко в русских землях известной…

Эх, Силантий, Силантий… Дай Бог, чтоб не достала тебя гневная длань твоего князя!

Федосеев Онфим еще с ночи выехал — так на торгу хлебном сказали, опоздал, значит, Олег Иваныч. А Хмурый, Ермил? Убили его вчера. И людишек его, приказчиков. Прямо в корчме перерезали лиходеи! Все, что с ними на корчме было, — как есть пограбили — и оружье персидское, и серебро, и меха — рухлядишку мягкую. Ходили тайные слухи — не хотел Ермил высокую цену держать — замыслил побыстрее в Новгороде расторговаться. Расторговался… В какой корчме убили? Да на Неглинной где-то. Кажись, у Анисимова Неждана. Его и самого, Неждана-то, чуть не убили — духом святым да молитвами упасся — утром в амбаре нашли связанным…

Схватили? Кого — лиходеев? Не, давно их и след простыл. Неждана? А его-то за что?

Усмехнулся Олег Иваныч. Не верил он в совпадения. Ну да черт с ним, то покуда дела московские. Свои бы как-нибудь разрешить. Значит — и Ермила нет, и с Онфимом Федосеевым разминулись… Стоп! А почему разминулись? Он же, Онфим, в ночь только выехал. А конь Силантьев добр — нагнать можно!

Какой, говорите, дорогой поехали? Угу, понял.

Взлетел в седло Олег Иваныч, коня в рысь пустил. К обеду уже был за городом, в деревне, что по пути, справился — проезжал обоз-то, немного и времени прошло. Эвон, за тот холм направились…

А напрямик пути нет ли?

Как нет… Есть… Вон, через лес… Там тропки тонкие… Только не вздумай, мил-человек, поворотить на болото…

Мил-человек и не думал к болоту поворачивать. Просто и не услыхал про него. По лесу версту проскакав, все лицо ветками исцарапал. Тропа-то тоже неприглядисто вилась, глянул — где б срезать — ага, вон, через полянку. Срезал…

Первой увязла лошадь. Подняла голову к небу, заржала жалобно. Так и утянулась в трясину — быстро — Олег Иваныч едва успел выскочить. А холодна, жижа-то… Увязиста…

Как там в фильме про старшину Васкова и девчонок-зенитчиц? «После споем с тобой, Лизавета»? Похоже, тут и петь не придется, вон как засасывает… пылесос прямо.