Посол III класса

Насколько прекрасен вид Константинополя с моря, настолько неприглядны его узкие улочки вблизи: глинобитные мазанки, повернуты в сторону улицы глухими стенами, вонь, пыль и запустение. Исключение составили лишь мечети и общественные здания, на постройку которых денег не жалели. Только ближе к сералю стали появляться хрупкие, ажурные киоски, мраморные фонтаны, притаившиеся в тени густых лип. Справа осталась площадь ат-Мейдан, в центре которой возвышались испещренный иероглифами обелиск, привезенный из далекого Луксора, и «змеиная» колонна, отлитая из чистого железа в греческих городах в честь одной из бесчисленных побед городов-полисов Древней Эллады.

Поднялись крутой улочкой, по одну сторону которой высилась построенная еще в византийские времена стена, окружающая сераль, а по другую — массивный апсид св. Софии, увитый плющом до узких стрельчатых окон под грузными куполами, и медленно подъехали к выложенным из тесаного камня порталам Баба-Хамаюна внешних ворот султанского сераля.

Тяжелые дубовые створки ворот были распахнуты настежь — с раннего утра и до вечерней молитвы внешний двор сераля открыт для правоверных. Однако толпа любопытных, привлеченных громкой музыкой и диковинным зрелищем, осталась снаружи, возле увенчанного маленькими турецкими куполами киоска султана Ахмета III, опасливо поглядывая на кривые ятаганы замерших у ворот бостанджи — стражей дворцовой охраны.

По двору проследовали в чинном молчании, лишь громко цокали копыта по брусчатке. Шуметь здесь не дозволялось — рядом покои султана. Алексей Михайлович старался не смотреть туда, где в середине двора на мраморной ограде у фонтана были сложены отрубленные головы 50 черногорских повстанцев. Казнь приурочили ко дню, когда Хамза-паша отправился к султану с первым визитом. Над фонтаном вились черные мухи, а в воздухе дрожал сладковатый запах тления.

Во внутренний двор сераля вели обрамленные конусообразными остроконечными башнями ворота Топ-Капе. Туда допускались лишь министры Порты и иностранные дипломаты. Только султан имел право въезжать верхом в ворота Топ-Капе.

Алексей Михайлович не торопясь спешился и прошел вслед за мекмендаром во внутренний двор сераля. За воротами в тени кипарисов примостилась древняя византийская базилика св. Ирины, превращенная в оружейный склад. Справа находились приземистые палаты султанской сокровищницы, просторные конюшни, а дальше, в глубине двора, — парадные залы Дивана, где каждую неделю по вторникам османское правительство обсуждало государственные дела. Слева разместились поварни. В одной из них еду готовили только для султана, в другой — для его матери валиде-султан, в третьей — для жен султана, в остальных же стряпали харч для дворцовых сановников и челяди, которой в серале насчитывалось до 15 тысяч человек. Советник посольства Павел Артемьевич Левашов, большой любитель собирать всяческие, как он выражался, кюриозите[3], сказывал Алексею Михайловичу, что ежегодно в серале съедается до 40 тысяч быков, а сверх того каждый день во дворец поставляют 200 баранов, 100 ягнят, более 200 кур и огромное количество другой живности.

У входа в Диван Обрескова встретил гофмейстер сераля чауш-паша, облаченный в длинную, до пят, соболью шубу. Приветствуя посла, он пристукнул о мостовую жезлом с серебряным колокольчиком на конце. Приноравливаясь к размеренной поступи турка, каждый шаг которого сопровождался мелодичным перезвоном, Обресков привычно направился в Мусафир-одаси — «светлицу отдохновения», где послы дожидались приглашения в большой зал Дивана.

Судя по многочисленным мемуарам европейских послов, в период расцвета Османской державы визит в султанский дворец нередко был церемонией, унизительной для посольского достоинства. Чего только не повидали стены сераля: послов толкали взашей, заставляя поклониться, а то и встать на колени перед великим визирем, который принимал посла перед аудиенцией у султана и угощал обедом. Иногда посол не успевал притронуться ни к одному из 50 блюд, которые подавали на стол и тут же убирали. Перед тем как вести к султану, посла облачали в турецкий кафтан с длинными рукавами.

— Вид гяурской одежды оскорбляет взор повелителя правоверных, — пояснял при этом чауш-паша.

На самом деле это было мерой предосторожности, нелишней в османской столице, где в результате бунтов янычар не раз свергались султаны с трона. Меры предосторожности ужесточились после того, как серб Милош Кобилич ударом кинжала убил султана Мурада[4]. С тех пор в продолжение всей аудиенции два янычара крепко держали посла за руки, не давая ему шага ступить по своей воле.