Посол Третьего рейха. Воспоминания немецкого дипломата. 1932–1945

Мы с Беком были полностью солидарны в том, что для сохранения мира в Европе следовало избавиться от Гитлера. У нас сложились особые отношения с абвером (орган военной разведки и контрразведки Германии, образован в 1919 году правительством Веймарской республики. В 1938 году реорганизован в Управление разведки и контрразведки Верховного главнокомандования вооруженных сил Германии. В 1944 году расформирован, а его органы вошли в состав Главного управления имперской безопасности (руководитель абвера в 1935 – 1944 годах адмирал Ф. Канарис за участие в заговоре против Гитлера казнен 9 апреля 1945 года. – Ред.). Что касается моих функций, то Бек посоветовал мне оставаться в ведомстве – именно так мне удалось бы сделать все, что я мог, для сохранения мира – вплоть до последнего момента. Как солдат Третьего рейха я не смог бы этого добиться.

Свою позицию Бек, возможно, основывал на своем опыте общения с Гитлером. Бек ясно видел, что его размеренная, без всяких эмоциональных всплесков речь не производит на Гитлера никакого впечатления. Едва ли тот был способен воспринять любую аргументацию, связанную с политикой, какую Бек вставлял в свои доклады.

Во времена монархии, вплоть до 1918 года, высшие военные деятели, такие как Тирпиц и Людендорф, слишком глубоко залезали в политические проблемы. Генерал Бек ограничил себя теми проблемами, которые считал исключительно необходимыми. Такие генералы, как Кейтель и Браухич, также не выходили ни на один шаг за пределы чисто военной сферы (Гитлер этого не позволял).

Сменивший Бека генерал Франц Гальдер (1884 – 1972, генерал-полковник (1940), в 1938 – 1942 годах начальник Генштаба сухопутных войск. – Ред.) во многом разделял его взгляды. Можно было даже подумать, что Бек посоветовал всем своим друзьям не занимать пост, который он освободил. Но само назначение не значило для него ничего особенного, поскольку его можно было доверить и ничтожеству. Гальдер происходил из Баварии и поэтому оказался более удачливым в выборе нужной тональности для разговоров с Гитлером. Его знали как офицера Генерального штаба высшего уровня, неутомимого труженика. Внешне он напоминал университетского профессора.

Что же касается моих взаимоотношений с Гальдером, то Бек подготовил соответствующую почву. Гальдер объяснил мне, что, с его точки зрения, вместо того, чтобы сопротивляться, надо делать так, чтобы другая партия, то есть Гитлер, двигалась бы в менее опасном направлении. С самого начала до середины сентября мы постоянно обсуждали, как нам добиться желаемого результата оптимальным образом.

С этой целью Гальдер уже отвел некоторые верные войсковые части и соединения, когда неожиданно, в середине сентября, за день до того, как Гальдером и его сторонниками (среди них был и Вицлебен) был запланирован удачный ход, политический кризис принял новый оборот, на сей раз по инициативе Лондона. Так намеченный военными план лишился своего самого мощного аргумента, и все это благодаря известному предложению Чемберлена, захотевшего посетить Гитлера.

А первоначально план заключался в том, чтобы схватить Гитлера и держать его под арестом, пока власть в государстве не перейдет в новые руки. Предполагалось, что, находясь под арестом, Гитлер согласится на предложенные условия и таким образом передача власти осуществится более или менее легитимным путем. Со временем решится и судьба самого Гитлера.

Все время Гальдер и я были предельно осторожными, стремясь, чтобы наши беседы не привлекали внимания. Моя постоянная и самая значимая линия связи с военными кругами велась через главу абвера Канариса. Меня многое сближало с ним, как бывшим морским офицером, я знал его достаточно давно. Раньше, в начале эпохи Гитлера, мы часто беседовали о нашем морском прошлом, Канарис даже навещал меня в Берне. Вскоре мы начали обсуждать и более серьезные вопросы, например, какая судьба ожидает Германию при Гитлере.

Я веду речь о Канарисе не только потому, что находился с ним в доверительных отношениях, или потому, что он довольно часто появляется в моем повествовании, не потому, что Гитлер расправился с ним столь ужасным образом, и не потому, что существовало ложное мнение о нем как о предателе своей страны. Правда заключается в том, что Канарис оказался незаурядным человеком, поэтому в моих воспоминаниях обойтись без рассказа о нем невозможно.

Он был интересным явлением своей эпохи, относясь к той разновидности людей, которые состоялись как личности в период диктатуры, представляя собой смесь непредубежденного идеализма и проницательности (относительно редкие качества в Германии!). Среди нас, немцев, редко встречались мудрость змеи и чистота голубя, соединенные в одной личности вместе.