Посол Урус-Шайтана. Фирман султана

И правда, хан воспринял известие о смерти Али довольно спокойно. Когда Чернобай сказал, что полоненный казак — его бывший слуга — знает тайный ход в Сечь, он обрадовался, сочтя это и удачей и счастливым предзнаменованием. Тут же было решено изменить прежний план нападения. Хан предложил: вместо штурма Сечи незаметно ввести в неё янычар и спахиев, которые внезапным ударом уничтожат всех запорожцев. Орде поручалось окружить крепость так, чтобы и мышь не проскочила.

Мурас-паша согласился с ханом, и войско в полной тишине тронулось дальше.

К полуночи Хорь провёл турок через замёрзший Днепр и быстро разыскал в стене замаскированную фортку, через которую казаки изредка ходили к прорубям по воду.

Мурас-паша собрал начальников отрядов.

— Первым войдёт в крепость Сафар-бей со своими воинами, — распорядился он. — Если казаки не обнаружат нас раньше времени, боя не начинать — пусть войдут внутрь все отряды. Я сам подам знак для атаки… Айда! Смерть гяурам! Пусть славится имя пророка!

Хорь и Чернобай первыми проникли через фортку в Сечь. Убедились, что, куда ни глянь, в Сечи ни души, казаки спят по куреням, и подали знак. Сафар-бей повёл своих людей.

Лезли по одному, придерживая оружие, чтоб не звякнуло.

— Быстрей! Быстрей! — подгонял Сафар-бей.

К нему подошёл Гамид. Толстый, закутанный в тёплую бекешу и островерхий башлык, он походил больше на купца, чем на воина. В поход его послали потому, что он уже бывал в Сечи, а это могло оказаться полезным для нападающих. С ним был небольшой, но хорошо вымуштрованный отряд спахиев.

Вид у Гамида был встревоженный. Его одутловатое темное лицо при лунном свете отливало старой бронзой, движения были торопливыми, неуверенными. Возможно, ему не легко говорить с Сафар-беем, который, несмотря на старания спахии, решительно не желал сделать ни шага к примирению. Не исключено, что Гамид и вправду испугался. Все-таки приходилось лезть в самое пекло, к самому Урус-Шайтану! Вопреки надеждам хана и гениш-ачераса на лёгкую победу, рядовые аги и аскеры в глубине души сильно сомневались в возможности легко, без жестоких потерь, разбить и уничтожить запорожцев в их Сечи, где казаки чувствуют себя как рыба в воде. Правда, все складывается так, что запорожцам не помогут и родные стены. Но все же при одной мысли, что очутишься в самом логове этих хорошо известных сорвиголов, отчаянных забияк и, надо отдать должное, прославленных и храбрых рыцарей, поразил бы их аллах, нападающим становилось жутко. Поэтому и Гамид чувствовал себя прескверно.

— Сафар-бей, свет очей моих, забудем взаимные обиды, — произнёс он тихо, чтобы услышал только ага. — Не до этого теперь!.. Не нравится мне эта западня, в которую нас загоняют хан и гениш-ачерас. Не верю я тем двоим гяурам…

— Мне они тоже не внушают доверия, но им верят те, кто поставлен над нами. Мы ничего не можем поделать!

— Надо быть настороже и, в случае чего, выручать друг друга.

— Не бойся, ага, все будет хорошо. У нас пятнадцать тысяч. А казаков всего пятьсот — шестьсот. К тому же, как сообщили лазутчики, они пьяны… Мы перережем их, как куропаток. На рассвете все будет закончено! Да поможет нам аллах! — сухо ответил Сафар-бей.

Гамид понял, что и теперь примирение не состоялось. И ему стало досадно, ибо он верил в счастливую звезду Сафар-бея, в то, что молодой и решительный ага достигнет высокого положения в империи и сможет во многом быть ему полезным.

— Хорошо, если так получится, — буркнул кисло. — Да будет аллах милостив к нам!.. Но, откровенно говоря, тоскливо у меня на сердце…

Сафар-бей промолчал и пошёл к лазу, нырнул в него. Гамид поёжился, глубоко вздохнул и стал следить, как один за другим исчезают в тёмном отверстии его люди.

И вот наконец все воины гениш-ачераса в Сечи. Хан с половиною орды остановился на берегу Днепра. Вторая половина окружила крепость со стороны Чертомлыка и поля.

Зловещая тишина нависла над Сечью. Не было слышно даже дыхания многих тысяч аскеров. Не дымились над куренями обмазанные глиной широкие трубы. Спали под тёплыми кожухами в высокой башне казаки-часовые.

Янычары запрудили всю сечевую площадь и плотной толпой растеклись между куренями. Их было так много, что все стояли вплотную друг к другу. Ждали приказа — ворваться в курени. Но его почему-то все не было. В тесноте аги потеряли связь. Каждый боялся произнести хоть слово, чтобы не всполошить запорожцев. Куда-то запропастился гениш-ачерас.

Сафар-бей со своими людьми оказался напротив длинного выбеленного куреня. Там, за сплетёнными из лозы и обмазанными глиной толстыми стенами, спали, не подозревая о смертельной опасности, казаки. Ага находился в переднем ряду янычар, который еле сдерживал массу воинов, что напирала сзади.

Рядом с Сафар-беем стояли его верные телохранители — Кагамлык и великан Абдагул. Они упирались ногами в снежный сугроб, принимая на себя напор многих тел, прикрывая агу.

Сафар-бей волновался. Проклятье! Когда же, наконец, будет подан сигнал к бою?..

2