Посольский город

Брен ускорил изображение. Пошли живые кадры. Бойня продолжалась. Неприятель численностью подавлял наших офицеров. Они пытались добраться до корвида, но им не дали. ПорШа кричали атакующим на Языке. Подождите, подождите, не надо так больше, говорили они. Пожалуйста, мы просим вас так не делать… Мы потеряли ту камеру, а когда она вернулась снова, ПорШа были мертвы. Брен выругался.

Все громкоговорители, установленные нами на ферме, внезапно заорали голосом ЭзКела. Бог-наркотик нашли друг друга здесь, в Послограде, и теперь дружно вопили в микрофон. Стоп! — крикнули они, и всё стихло. Я наклонилась вперёд, всматриваясь в нечёткую картинку. Бойня, среди которой неподвижно застыли ариекаи.

— Господи, — вырвалось у меня при виде их полчища. Я вскинула руки. Брен сказал:

— Что они делают?

Стойте смирно, кричал бог-наркотик за многие километры от них. Сделайте шаг вперёд, встаньте напротив мёртвого посла.

Несколько секунд никто не двигался. Потом из толпы вышел один ариекай и, осторожно переступая копытами, приблизился к камере. Остальные следили за ним. На его спине, то исчезая в тени, то снова появляясь, трепетало натянутое крыло, оно слушало голос ЭзКела.

Больше в толпе убийц ни одного спинного крыла не было.

— Это фермер, — сказала я. — Это не один из них.

Здоровенный ариекай похлопал двух своих товарищей дающим крылом и ткнул им в зачарованного слушателя. Потом он изогнул спину так, что стала видна рана. ЭзКел продолжали говорить.

— Они увидели, что дома начали слушать, и ещё он, — сказала я. — Вот почему они остановились. А не потому, что у них не было выбора.

Сначала по одному, а потом все разом ариекаи-убийцы стали выгибать спины. Было видно, как слабо подрагивают на них обрубки слуховых крыльев. Я услышала шёпот Брена:

— О, мой бог. — Ариекаи демонстрировали свои раны. Кое-кто беззвучно кричал, наверняка торжествуя.

— Они знают, что мы их видим, — сказала я.

Повинуясь безмолвным указаниям большого ариекая, которые тот передавал жестами дающего крыла, Двое саморезцев подошли к заворожённому фермеру с двух сторон и вцепились в него. Он даже не заметил. Оставьте то, что вы задумали, отпустите его, услышали мы голос ЭзКела. Слова падали, точно щелчки метронома. Фермер послушно поднял и развернул дающее крыло, выполняя инструкцию, предназначенную другим. Те, кому она была послана, проигнорировали её, не услышали, продолжая держать свою жертву.

Большой ариекай потянул спинное крыло фермера. Я сморщилась. Он стал его выкручивать. Жертва завизжала, пытаясь вырваться, но не могла. Дающее крыло его мучителя двигалось, как рука человека, с корнем вырывающего сорняк. Крыло оторвалось: державшие его в глубине плоти корешки из мускулов и хрящей лопнули, фонтаном брызнула кровь, какие-то дрожащие волокна вылезли из спины, волочась за крылом.

Спинные крылья ариекаев чувствительностью не уступают человеческим глазам. Травмированный ариекай открыл рот и упал, оглушённый болью. Его оттащили прочь. Тот, кто оглушил его, показывал нам жуткий, истекающий кровью букет. Из его рта вырывались громкие бессловесные звуки. Крики торжества или гнева.

Тут я услышала, что ЭзКел снова говорят. Они отдавали приказы, которых никто не слышал.

21

Тот случай положил начало открытой войне. Мы назвали его первой резнёй на ферме, хотя ещё ничего не знали о других, — тем страшнее таившаяся в этом названии проницательность. Лишь через много дней мы поняли, что нас ждёт.

Членовредительство, совершённое одним ариекаем над другим, было не чем иным, как вербовкой последнего в армию. Жертва, не погибшая от боли и шока, становилась ещё одним солдатом в армии врага.

— Как же они понимают команды? — задавала я всем вопрос, на который никто не мог ответить. Может быть, никаких команд и не было, а только обнажённая, лишённая словесных покровов ярость. Могут ли они думать? Если они не могут говорить, то как они могут думать? Язык для ариекаев был и речью, и мыслью одновременно. Или нет?

Не зная, свёртывать нам своё присутствие на близлежащих фермах или, наоборот, наращивать его, мы попытались предпринять и то и другое. Были взорваны ещё несколько трубопроводов-кишок. Менялись пейзажи, но суть везде оставалась одна: в рощице похожих на внутренние органы деревьев; в пылевом котле; на каменистой осыпи; каждый раз клочья разорванной плоти и брызги испорченного груза. Наши хранилища пустели.

От нападений страдала не только инфраструктура. После побоища на ферме глухие ворвались в лагерь, который защищали другие, слышащие ариекаи: это происшествие получило название инцидента у скалистого обрыва. Ариекаям помогали там наши войска, вооружённые редкой импортной техникой, так что им удалось подстрелить кое-кого из нападавших. Но половина наших офицеров полегла прежде, чем бандиты вдруг снялись с места и умчались, повинуясь какому-то непонятному для нас знаку. Возможно, они эмпатически улавливали некие недоступные нам течения в воздухе, как птицы, когда они сбиваются в стаю и кружат, точно единый организм.