Посольский город

— Да ладно тебе, хватит. — Он улыбался, но в голосе сквозил лёгкий укор. — Ты вырвалась, я знаю. Но, Ависа, тебе здесь нравится гораздо больше, чем ты пытаешься показать. Уж не так сильно ты меня любишь, чтобы согласиться вернуться сюда ради меня, будь это место для тебя сущим адом. — Он снова улыбнулся. — Да и что тебе так уж не нравится?

— Ты кое о чём забываешь. Тут тебе не вовне. Большую часть того, чем мы тут занимаемся — кроме живых машин, разумеется, которые мы получаем благодаря сам знаешь кому, — в Бремене считают чистым шаманством. Включая и секс-технологии. Ты хоть помнишь, как делают детей? Мы с тобой не очень-то…

Он засмеялся.

— Очко, — сказал он. И взял меня за руку. — Совместимы везде, кроме постели.

— А кто сказал, что я хочу делать это в постели? — ответила я. Это была шутка, а не попытка соблазнения.

Если подумать, то теперь всё это сильно напоминает прелюдию. Впервые я увидела незнакомых мне экзотов в беспутном городишке на крохотной планетке, которую мы зовём Себзи. Там меня представили группе ульев. Понятия не имею, кто они были такие и откуда вели свой род. С тех пор я никого похожего на них не видела. Один подошёл ко мне на своих ложноножках, перегнул в талии похожее на песочные часы тело и, шевеля крошечным отверстием, полным похожих на пеньки зубов, на безукоризненном всеанглийском сказал:

— Мисс Чо. Очень рад встрече.

Не сомневаюсь, что Скайл реагировал на кеди, шурази и паннегетчей с большим апломбом, чем я на ульев тогда. Он читал в восточном районе Послограда лекции о своей работе и путешествиях (меня всегда изумляло, как он, ничего не придумывая, ухитряется, тем не менее, превратить свою жизнь в связную историю, стройную и яркую, как радуга). Тройка кеди подошла к нему потом, перемигиваясь цветовыми клетками на брыжах, и она-самец поблагодарила его, выговаривая слова с характерной для этих существ любопытной дикцией, и пожала ему руку хватательным половым органом.

Он сам познакомился с торговцем-шурази, которого мы знали как Гасти, — позже Скайл с явным удовольствием произнёс мне всю цепочку его имён, — и свёл с ним кратковременную дружбу. Люди разевали рты, видя их вдвоём прогуливающимися по городу: рука Скайла дружески лежала поперёк основного туловища Гасти, а реснички шурази переступали по земле в такт шагам Скайла. Они рассказывали друг другу истории.

— В следующий раз, когда будешь в иммере, — говорил Гасти, — попробуй поехать на веретённой тяге. Чтоб мне провалиться, вот это путешествие! — Я так и не поняла, на самом ли деле его мышление настолько близко к нашему, как позволяли предположить его анекдоты. По крайней мере, разговорный язык давался ему легко, один раз он даже спародировал убогий всеанглийский соседа-кеди, пересказывая какую-то довольно сложную шутку.

Но, конечно, Скайлу больше всего хотелось увидеть ариекаев. Именно ими он занимался по ночам, отдыхая от светской жизни. И именно они ему и не давались.

— Я всё ещё почти ничего о них не знаю, — говорил он. — Какие они, о чём думают, что делают, как работают. Даже бумаги, в которых послы описывают свою работу, свои, как это сказать, взаимоотношения с ариекаями, какие-то на удивление… пустые. — Он посмотрел на меня так, словно чего-то хотел. — Они знают, что им надо делать, — сказал он, — но не понимают, что делают.

Я не сразу поняла смысл его жалобы.

— Работа послов не в том, чтобы понимать Хозяев, — сказала я.

— Чья же это работа?

— Ничья. — Думаю, что именно тогда я впервые ощутила пропасть между нами.

Тогда мы уже знали Гарду, Кайли и других, были знакомы со служителями и их кругом. Я подружилась с Эрсуль. Она дразнила меня тем, что у меня нет профессии (она, в отличие от большинства послоградцев, была знакома с понятием «флокер» ещё до того, как я ввела его), и я отвечала ей тем же. В качестве автома Эрсуль не имела ни прав, ни обязанностей, но, насколько было известно, её прежний хозяин скончался, не оставив завещания, и она так и не стала чьей-либо собственностью. Согласно некоторым вариантам законов об имуществе, кто-нибудь теоретически мог предъявить на неё права, но теперь это показалось бы омерзительным.

— Всё дело в тюрингских программах, — говорил Скайл, когда её не было с нами, хотя и он соглашался, что лучше так, чем как раньше. Наши с ней отношения его забавляли. Мне не нравился его настрой, но поскольку он был отменно вежлив с ней, словно и впрямь считал её человеком, я не стала устраивать скандал. Единственный раз он заинтересовался Эрсуль по настоящему, когда сообразил, что, раз она не дышит, то может входить в город. Я рассказала ему правду: о том, как однажды я её спросила, а она ответила мне, что никогда там не была и не собирается, но почему, не объяснила, а тон у неё при этом был такой, что мне расхотелось вникать в подробности.