Посольство

– А теперь медленно и только по моей команде повернись. Вон там, в дальнем углу за лучшим столиком, который я никогда не выбираю, чтобы не быть слишком на виду, сидит мужчина. Приготовься, но пока не поворачивайся. Он слушает своего сотрапезника и оглядывает комнату. Он довольно молод, до сорока, полноват, с очень подвижными глазами и высоким лбом, на который спадают жесткие спутанные волосы. Ну просто копна волос. Давай!

С самым непринужденным видом Харгрейвс поднял палец, показывая на какую-то деталь на потолке, потом устремил взгляд в направлении руки, словно изучал невидимое архитектурное украшение. Посмотрев в сторону, он увидел человека, о котором шла речь.

Он увидел именно то, что описал русский. Мужчина без каких-либо примет, невыразительный, как поношенный пиджак. У него были торчащие усы, как из стальной проволоки, и дебелое лицо, будто никогда не видавшее солнца, что так просто в дождливом Лондоне. Но не это делало его похожим на призрака. Харгрейвс понял, что это не одно лицо, а физическое воплощение нескольких подобий.

Он повернулся к Глебу.

– Чертовски странное лицо. Только что ты видел его – и вот уже не видишь.

– Как проницательно, Харгрейвс. Многие люди сочли бы его лицо вялым, признаком слабого характера. Но ты и я в этом разбираемся лучше. Если можно так выразиться, это лицо на день, которое человек с очень сильным характером решил поносить.

– Говори, говори, проклятый мучитель.

– Но это практически все. Могу добавить очень немногое. Я знаю, что такие люди существуют. Это новая порода, Харгрейвс. Тогда как мы с тобой – неисправимые романтики, работающие и борющиеся ради самого искусства, у этой новой породы вместо сердца – плата с микросхемами, которая оценивает каждое действие в фунтах, пенсах, долларах и центах.

– И никогда в рублях и копейках?

Пономаренко пожал плечами.

– Разве я знаю? Мне известно только, что у них нет сердца, если не иметь в виду простой медицинский смысл этого слова. Они запрограммированы на то, чтобы портить или перехватывать любое прибыльное дело, которое они обнаружат. Берут бразды правления в свои руки, меняют любые первоначальные цели – политические, культурные, военные, экономические – и занимаются только собственной выгодой.

– Будь я проклят, если я тебя понимаю, Глеб.

– Вот. Вот здесь, не более чем в шести ярдах от нас, подтверждение моим словам. – Русский прикрыл глаза, готовясь вывести в рассказе вымышленные имена и личности, чтобы обеспечить личную безопасность. – Так вот. Группа специалистов по конному спорту из Венгрии прибыла в Лондон с самыми благоприятными предварительными отзывами. Все на этом острове, бредящем лошадьми, хотели видеть их. Любители спорта и профессионалы по выездке выстраивались в очередь у касс Альберт-Холла. То же самое, я уверен, было и в Эдинбурге, и в Манчестере, и в Бирмингеме. Они платили по десять фунтов за билет, чтобы посмотреть прославленный венгерский прыжок, выездку. С точки зрения венгерской группы, это было очень полезно для международного обмена. Команда могла собрать в общей сложности около пятидесяти тысяч фунтов за вечер. Скажем, десять выступлений в Великобритании. Полмиллиона фунтов, не форинтов. Венгрия была чрезвычайно довольна. Тут звонит человек, если я правильно помню, Альдо Сгрои – может быть такое имя? – известный итальянский кинопродюсер, предлагает сделать документальный фильм об этом триумфальном турне. Обычный молодой человек, немного безвкусный, но серьезный, здравомыслящий, искренний. И просит всего десять процентов от прибыли. Сделка подписана. Какая блестящая идея увеличить сборы от выступлений команды! К последнему дню турне Сгрои, один из них, почти говорит по-венгерски. Они братья по крови? Igen![33] Могут ли они когда-нибудь предать друг друга? Nem![34]

Русский остановился, медленно отрезал кусочек мяса, словно забыв о том, что говорил. Харгрейвс, не скрывая, нервничал в ожидании продолжения.

– Давайте, давайте! – торопил он.

– Всему свое время. – Пожевал, пожевал, проглотил. – Расписки были помещены в восточноевропейский банк в Лондоне. До сих пор его название неизвестно. В последний день руководитель команды перегружен делами: билеты на самолет, визы, отправка лошадей, не говоря уж о наездниках и конюхах. Надо было собрать эту маленькую венгерскую армию для заключительного броска на родину.

По договору банк переведет деньги в Будапешт, как только команда улетит. Но тут появляется кто-то из команды – а может, кто-то из киносъемочной группы, трудно их разделить в эти последние недели – с запиской от руководителя команды, которую передает руководителю банка. Через десять минут венгерские полмиллиона в пятидесятифунтовых банкнотах упакованы в бриф-кейс. И он удаляется! – Глеб хлопнул ладонями. – Только что видели деньги, и тю-тю, их нет.

– Проклятье! – Харгрейвс сдавленно захохотал. – Черт подери!