Посольство

Он шагал по улице под названием Дейнер, извилистому продолжению Милнер-стрит, когда вдруг почувствовал – профессиональный навык! – что проскочил. Он повернул назад. Перекресток был так плохо освещен, что он не мог разглядеть Моссон, пока не увидел номер дома на стене. Вот он и у дома 37, покрашенного в бледно-розовый цвет, хотя, может, он только казался таким в обманчивом свете уличных фонарей и угасающем оранжевом сиянии с запада.

На первом этаже горел свет!

Не дом, а скорее детский рисунок дома: одно большое окно и узкая дверь на первом этаже и два окна – на втором. Но свет-то горел!

Он позвонил. Изнутри была слышна музыка. Он услышал, как громкость внезапно уменьшили. А что, если у нее гость? Нед услышал шаги, потом кто-то начал возиться с замками. Ни один сотрудник ее ранга не имел права пропускать в посольстве лекции по безопасности: на них Карл Фолетт рассказывал и о том, как открывать дверь. Нед слышал, как она накидывает цепочку. Дверь наконец открылась на три дюйма.

Тут же ее закрыли, цепочку сняли, дверь распахнулась уже широко.

– Заходи.

Джейн, стараясь избегать его взгляда, смотрела на быстро темнеющую улицу. Потом заперла замок, накинула цепочку и задвинула засов. Ее крохотная прихожая была тесна для них, так что замешкавшийся Нед мешал Джейн пройти. Он повернулся к ней, а она, обвив его руками, крепко прижалась к нему.

– Нед. О Боже! – Высокая и сильная, она обняла его так крепко, что ему стало немного больно. Он тоже крепко обнял ее. Казалось, будто они хотят прижаться друг к другу так сильно, чтобы уже ничто и никогда не могло разлучить их.

– Отлично, – сказал он. – Это ответ на первый вопрос, который я собирался тебе задать. – Он наклонил голову и поцеловал ее. Прошло много времени, прежде чем они вышли из прихожей.

– Странно, ведь ты ни разу не был здесь, – сказала она. – Виски будешь?

Он кивнул, оглядывая комнату. У нее была необычная форма, как и во многих других старых домах Лондона, – ни стены, ни углы, ни полы не были прямыми. Стены были покрашены в очень светлый бежевый цвет, который гармонировал с более темным паласом. Возле дальней стены был узкий камин, который делил комнату на две части, заполненные книжными полками, радиоаппаратурой и другими вещами. Наливая виски в стаканы, Джейн приглушила музыку Малера, лившуюся из огромных колонок.

– Все?.. – Она повернулась, держа по стакану в каждой руке. – У тебя все в порядке?

Он кивнул, взял стаканы и чокнулся с ней.

– Счастья этому дому. Таков всегда мой первый тост в новом доме. Отец меня этому научил.

– Удивительно, правда? В прежние времена в наши годы люди уже оставались без родителей. Твоим сколько, а? К семидесяти? Она опустилась на колени и зажгла газ в камине.

– Им примерно шестьдесят пять. Отцу пришлось уйти на пенсию в шестьдесят. Он не хотел этого. Он преподавал химию в средней школе.

– Нед, а ты мне никогда не говорил, что ты сын учителя.

– Я сегодня думал о нем. Ты помнишь старика с плакатами? Он напомнил мне... нет они просто одного возраста. Старик назвал меня «сынок». – Он виновато улыбнулся.

– Ты покраснел. Не оправдывайся.

– Молчу.

– Ты поразил меня, Френч.

Она взяла его правую руку и поцеловала в ладонь.

– Так я ошибалась? У тебя все же есть сердце... для старых дудаков и плоскогрудых библиотекарш.

– Что-то ты о плотском заговорила.

– Я столько жила головой, – сказала она, – что почти забыла про тело. Но не хочу себя обманывать. Я совсем не интеллектуалка.

Нед смотрел на мерцающие газовые «угли», которые начали краснеть.

– В университете у меня был профессор по фамилии Химниц. Он преподавал философию.

– Арон Химниц?

Он кивнул.

– Умер в прошлом году. Мы переписывались. Не часто – примерно по письму раз в полгода. Грешен, накатал ему послание из Бонна на своем собачьем немецком. – Нед смотрел на горящий газ будто загипнотизированный. – Таких, как он, осталось совсем немного. Они были не нужны. Нам нужны лекари. Политические шаманы. Они говорят нам: «Изберите меня, и вы сможете просить у меня все, что угодно». Тут и начинается ложь.

Она нахмурилась.

– Нед, почти все понимают, все это слова. Он не может дать им все, что угодно. Большинство знает это.

– Верно. Если политики были бы счастливы сделать это, значит, вполне естественно, что они чуть смещают акценты, пытаясь расположить к себе людей. Так же, как в игорном бизнесе. Сорванный куш всегда приносит пользу и казино. Но почему политики не могут оставить все так, как есть?

– Я не очень тебя понимаю. – Джейн растирала его колени. – Можно, я сниму твои туфли?

– Конечно, пожалуйста. Ты слушаешь, или в тебе говорит голос плоти?

– Пожалуй, второе.

– Так почему нельзя все это оставить так, как есть? Потому что политик каждый раз стремится увеличить выгоду, тем самым первоначальная сделка превращается в откровенно жульническую – все для политика и ничего для избирателя.

Она сняла с него черные туфли.

– И называется все это «фальшивые проблемы», – добавил он.

– Правильно, Френч. Я с тобой совершенно согласна.