Поспорь на меня (СИ)

— Уже поздно, Ром, — отозвалась она и не отвела взгляда от черных ждущих глаз. — Я в тебя влюбилась.

Он резко выдохнул. В груди сильно стукнуло, а потом заполнило сияющей теплотой.

Катюха Сорокина. Призналась ему в любви. Вот же… чудеса в решете…

А он и не знал, что так бывает.

— Катька! — с такой потрясающей нежностью выдал он, что она едва не расплакалась. Думала, будет сложно, будет стыдно — как можно девчонке первой о любви своей говорить? А оказалось так хорошо, так правильно — и Ромка ответил куда понятнее, чем если бы сказал три заветных слова. Таким голосом невозможно лгать. Таким взглядом невозможно прикрывать равнодушие.

Давыдов…

Он взял ее руку и сладко поцеловал в ладонь. Катя закрыла глаза и задышала часто-часто, впитывая его нежность. Ромка повел горячими губами дорожку к ее запястью, а Катя чувствовала, как от такой невинной ласки разгорается еще сильнее, и сама, не в силах дальше терпеть, скинула на пол мокрый плащ, а потом дрожащими пальцами расстегнула верхнюю пуговицу на блузке.

У Ромы словно тормоза отказали. Он перехватил Катюхину руку, сам выдернул блузку из юбки и вытряхнул из нее Сорокину. Втиснул Катю в себя, завладел исцелованными губами, облапал ладонями влажную спину. Катюха пискнула, кажется выдавив его имя. А потом бесстыже вцепилась в ремень на его джинсах. Рома судорожно выдохнул, отчаянно ища хоть какие-то подходящие мысли. Что там дальше? Лифчик? Грудь?

Он задрал у Катюхи юбку и сжал ее ягодицы.

— Давыдов! — придушенно вскрикнула она ему в губы и еще ожесточеннее повела борьбу с ремнем. Рома впечатался губами ей в шею, прижал Катюху к себе, прямо к ноющему месту, и на секунду замер, давая себе передышку.

— Катька…

Она ткнула его в грудь.

— Ты изверг, Давыдов, — пожаловалась обвинительно. — Специально такой ремень нацепил? Чтобы я просила тебя его расстегнуть?

И совершенно не было стыдно даже за такую развязность. Ромкины руки по-прежнему хозяйничали у нее под юбкой, и Катя безумно хотела забраться ему в джинсы. Переступить наконец эту грань, которая отделяет чужих и своих. Ромка давно стал своим, и она могла позволить ему что угодно. Почему же он ее не пускал?

— Попроси меня, Кать, — шепнул он ей на ухо так, что по телу пробежали мурашки. — Доставь удовольствие.

Она вцепилась в его рубашку и зажмурилась. Кажется, никогда еще не просила. Но после признания в любви это уже игра на понижение.

— Дай мне потрогать тебя, Ром, — умоляюще пробормотала она, но тут же ущипнула его за бок. — Иначе я не знаю, что с тобой сделаю!

Рома усмехнулся: да, это почти победа.

— Не очень-то похоже на просьбу, Сорокина, — заметил он, и, лишь одну руку вынув из-под Катюхиной юбки, резким движением расстегнул ремень. — Но я не привередливый. Пользуйся.

Он думал, что следом она займется пуговицей? Как бы не так. Катюха просто сунула ладони ему в джинсы и блаженно зажмурилась. Она не знала, что там Ромка нашел в ее ягодицах, но его были… очень даже ничего…

— Теперь сам раздевайся, — до невозможности довольно заявила она. — Я занята.

Однако обыграть Давыдова неожиданно оказалось непросто.

— Отлично, — сдавленно, но еще весьма бодро проговорил он. — Значит, не будешь мне мешать.

С этими словами он накрыл рукой Катину грудь и осторожно, через ткань бюстгальтера, погладил. Второй рукой он по-прежнему стискивал ее бедро, и Катя задохнулась от сладкого удовольствия. Подалась к Ромке, подставляя губы, и он с жаром затянул ее в долгий, глубокий поцелуй. Его пальцы на ее груди становились все настойчивее, и Катя не сдержала первый короткий стон. Вытащила-таки руки из Ромкиных джинсов, стянула с него через голову рубашку — расстегивать все эти пуговицы не было никаких сил — вжала ладони в гладкую обжигающую спину. Рома подцепил лямку бюстгальтера…

…и они оба вздрогнули от громкого незнакомого голоса:

— Есть тут кто-нибудь?

Катя изумленно закрутила головой, ничего не понимая. Рома застонал и уронил голову лбом ей на плечо.

— Кать, прости, я клинический идиот! Я забыл запереть дверь в магазине.

В его голосе было столько вины и разочарования, что Катя даже расстроиться не сумела из-за того, что им помешали в такой момент.

— Я подожду, пока запрешь, — ласково шепнула она и, обхватив его за голову, сладко поцеловала в губы. Увидела вопрос в блестевших глазах и следом коснулась губами влажного лба под черными волосами. — У меня еще тьма вопросов к тебе, Давыдов, и я не уйду, пока не проясню их все! — со счастливой улыбкой проговорила она, и Рома, кое-как натянув вывернутую рубашку, вывалился в торговый зал.

Там неспешно разглядывал полки с дисками мальчишка лет двенадцати. Услышав шаги, он повернулся и с любопытством осмотрел Рому. У того против воли прилила к лицу краска: кажется, этот шкет весьма правильно определил причину его отсутствия.

— Здрасте, дяденька, — без тени смущения поздоровался он. — А чего это у вас закрыто? Я раньше всегда в это время приходил, и всегда открыто было.

— Чего тебе? — скрипнул зубами Рома: у него не было ни одной лишней секунды на разговоры.

Шкет пожал плечами.