Посрамитель шайтана

– Джейран – это такой степной козёл, да?! – зачем-то уточнил не уловивший сути юноша, но старший товарищ отодвинул его, сурово кивнув:

– Веди ослушника шариата прямо в зиндан! Если в сарае не будет места, можешь оставить его там же, во дворе, только привяжи покрепче.

– Значит, не спляшет?! Обидно, э-э…

Тронутый искренним горем паренька, Лев великодушно протянул руку и, резвясь, ущипнул бедолагу за шаровары. Стражник восторженно ойкнул, а Ходжа пихнул друга щитом, не дожидаясь более фривольного развития событий.

Дальше двигались вообще без проблем. Общеизвестно, что, если вы не можете самостоятельно проникнуть в хорошо охраняемое здание, сделайте так, чтоб вас провели туда силой! Метод стар, как липовый мерин Троянской войны, но тем не менее действен до сих пор.

Быстро опустились вечерние сумерки, но домулло, в бытность свою главным визирем, успел неплохо изучить территорию дворца, поэтому шёл уверенно и целенаправленно. Вид бравого стража, ведущего под конвоем величественного арестованного, ни у кого не вызывал подозрения, поэтому до зиндана они добрались без шума и пыли.

Кстати, султанская тюрьма, находившаяся при дворце, резко отличалась от той вонючей ямы, где нашему герою уже доводилось сидеть в благословенном Багдаде. Муслим аль-Люли Сулейман ибн Доде заботился о своих преступниках, они должны были выходить на «ковёр крови» чистыми, сытыми, без следов побоев и пыток, дабы даже перед мучительнейшей смертью демонстрировать народу заботу и милосердие правителя. Возможно, кто-то назовёт это верхом цинизма, но… Народ безмолвствует, значит, народу нравится. Вот и вся политика…

– Кто? Куда? За что?! – строго спросили Насреддина четверо рослых охранников.

– Злодей. В тюрьму. Трансвест… прости, Аллах, я хотел сказать – нарушитель шариата, вот, – чётко отрапортовал домулло, и перед Оболенским гостеприимно распахнулись дубовые двери высокого глинобитного сарая, где со всевозможными удобствами и содержались ожидающие суда преступники. Краем уха он успел услышать, как Насреддин зачем-то уточнил, где конюшня, и бодро шагнул внутрь. Когда сзади раздался стук задвигаемого засова, Лев каким-то седьмым чувством, находящимся в области копчика, почувствовал, что на новом месте ему будет очень и очень неуютно…

… – Нет, ей-богу, Андрюха, у меня аж опустилось всё. Представляешь, вхожу, там темень, но в одном углу горит эдакая лампа Аладдина – копоть, вонь и мощности на четверть ватта. А вокруг неё сидят та-ки-е рожи – паспорта спрашивать не надо, сразу ОМОН зови и к прокурору всех не глядя! Там же не всё борцов за свободу сажали, местные бандюки тоже попадались, улыбнутся – заикаться начнёшь… Короче, если бывает у людей на лицах печать порока, то этих Аллах собственноручно проштемпелевал дважды! Ну вот, и вхожу я к ним весь в голубом и в блёстках, глазки подведённые, губки крашеные, духами смердю на три шага вперёд… И что они обо мне, по идее, должны думать? Угадай с трёх раз?!

– Чего тут угадывать, – даже удивился я. – Сам знаешь, у нас такие мальчиши сейчас и клубы свои имеют, и газеты, и сайты, а на эстраде так вообще – под тридцать процентов «меньшинства», ещё сорок «бисексуалы», а оставшиеся – уже и сами своей традиционности стесняются. Хрень какая-то…

– Не хрень, а плоды демократии и культурной революции, – политкорректно поправили меня. – Ну а в те дремучие времена в разницу между геями и трансвеститами никто не углублялся – по шариату, и тех и других побивали камнями!

– Тебя тоже побили?

– Хуже, – скрипнул зубом Лев. – Поначалу мне даже обрадовались… Типа, праздник, праздник, к нам Снегурочка пришла! Пришлось разочаровывать…

Короче, когда самый массивный из мордоворотов с гнусной ухмылочкой и гнилыми зубами, покачиваясь, двинулся ему навстречу, – благородный русский дворянин резко шагнул вперёд, страстно целуя каторжника прямо между глаз! И, не дожидаясь, пока жертва окосеет от шока, резко развернул его к себе спиной, рванув на нём драный пояс. С азиата упали штаны! Демонический хохот Оболенского взлетел под закопчённые своды тюрьмы, лица остальных надо было видеть…

Глава 18

Здравствуй, моя Мурка!

Здравствуй, дорогая!

Здравствуй, моя Мурка, и прощай…

Куплеты Чеширского Кота

…Когда все шестеро громил пылко молили Аллаха избавить их от этого «неприлично озабоченного шайтана», одновременно роя совкообразными ладошками в самом дальнем углу тюрьмы подкоп, пылающий взор Багдадского вора выхватил сгорбленную долговязую фигуру у стены…

– Вылезай, Ахмед, бить не буду.

– Не могу, почтеннейший, мне очень стыдно…

– Не мешай плов с манной кашей – стыдно, когда видно то, что неликвидно! Вылезай, говорю…

Бедный башмачник вынужденно подчинился, при скупом свете масляной лампы он действительно являл собой жалкое зрелище. Весь в тряпье и синяках, на затылке здоровущая шишка, глаза, как у побитой собаки, плюс виноватая щербатая улыбка… Лев невольно смутился и почувствовал себя обязанным сказать бывшему соучастнику нечто ободряющее: