Посрамитель шайтана

…Высокие башни праздничного Самарканда показались уже ближе к ночи. Караванщики торопились, но гружёные ослы — существа ещё более упрямые, чем верблюды. К тому же ещё куда более зависящие от перепадов настроения, а оно у ослов под вечер падает хуже барометра. Короче, несмотря на все понукания и пинки, к городу они выбрались слишком поздно — центральные ворота закрылись с полчаса назад.

— Я знаю маленькую калиточку у северной стены, — тихо предложил всё ещё начальник городской стражи Коканда. — За пять таньга с носа нас пропустят внутрь.

— Воистину один шакал всегда знает, куда лизнуть другого шакала, — туманно изрёк домулло и уточнил: — А откуда мы возьмём требуемые пятнадцать таньга, уважаемый?

— Вах, разве ваш Багдадский вор не может украсть их сию же минуту?!

— Лёва-джан, прочти этому слуге закона коротенькую лекцию о грехе воровства, но только без подзатыльников.

— Почему? — делано изумился Лев.

— Потому, что эхо от ударов по столь пустой голове перебудит весь Самарканд! Не надо портить людям заслуженный отдых ради сомнительного удовольствия…

— А если не поможет?

— Тогда пороть! — определившись, Ходжа направился к караванщикам и присел невдалеке от общего костра. Так, чтобы и не светить «особо разыскиваемой» физиономией, но без напряга слушать все разговоры. А разговоры были интересные, ибо к большому огню подтянулись два бродячих дервиша, запоздалые охотники, нищий старик и несколько табунщиков-арабов, тоже вынужденных заночевать под узорными стенами города. Самые свежие сплетни, как всегда, разносили вездесущие дервиши:

— А ведомо ли вам, правоверные, что не далее как несколько дней назад в благословенном Коканде объявился бесчестный Багдадский вор и натворил великое число шалостей и плутней?!

— Вах…

— Говорят, он проник во дворец самого султана и бесстыже кривлялся там в женском платье, покуда доблестный властитель отважно не повелел ему уйти…

— Что он и сделал, — не удержался язвительный домулло, — прихватив у отважного султана здоровенный кошель с золотом! Чисто конкретно, на память…

— А ещё он пробрался прямо в общеизвестную баню, где смущал истинных мусульман безответственным видом нижних штанов и непотребными стихами о мужской любви!..

— Вах, вах, вах, — вновь раскудахтались слушатели.

— Однако храбрейший глава кокандской стражи ворвался туда, подобно гневному соколу, и с позором изгнал злодея с глаз правоверных!

— Ещё с каким позором!.. Ведь храбрейший страж открыто угрожал ему тем впечатляющим оружием, которым его щедро одарила природа, но которое шариат не советует обнажать без дела…

Народ уже явно начал прислушиваться к Насреддину, так как именно его тихое слово, не мешая нити рассказа, тем не менее вносило свой уточняюще-меткий стежок. Дервиши краснели, хмурились, косились на смиренного шутника, но удержаться уже не могли.

— А известно ли почтеннейшим, что едва ли не позавчера из-за этого гнусного оскорбителя заповедей Корана сам шайтан обрушил свой гнев на безвинный оазис с четырьмя колодцами и наконец-то избавил всех честных людей от Багдадского вора? Говорят, он визжал и плакал, когда нечистый волок его в огненную бездну…

— Вай мэ? — Все дружненько обернулись к домулло.

— Вообще-то, визжал и плакал сам шайтан, когда нога Багдадского вора так пнула его в порочную задницу, что, пролетев мимо облаков, он ударился рогатой башкой о луну и набил здоровенную шишку!

— Чем докажешь?! — взвились дервиши, пытаясь перекричать гогот караванщиков.

— Луна ущербна, во-о-он тот уголок явно совпадает по размерам с шишкой шайтана, — легко парировал Ходжа. — А заодно и с вашими ущербными мозгами…

Хохот взлетел до небес! Я же говорил, в те времена чувство юмора было простым и незатейливым. Тем более что аудитория жаждала развлечений и была искренне рада самой незамысловатой шутке. Ходже бесплатно вручили большую миску плова, пиалу с простоквашей и пригласили поближе к огню. Еду он взял, а от «садись поближе» разумно отказался, но на всякий случай подкинул один провокационный вопросик тем же дервишам:

— А вы, уважаемые, случайно ничего не слышали о Ходже Насреддине?

— Да поразит Всевышний его лживый язык, дурно пахнущий язвами с фисташку величиной! — сплюнул один, а второй поддержал его злорадным хихиканьем:

— Хвала небесам, великий султан Коканда, наимудрейший Муслим аль-Люли Сулейман ибн Доде, повелел посадить его на кол, где возмутитель спокойствия и насмешник веры издох, подобно бродячему псу, без утешения и покаяния!

На миг повисла нехорошая тишина… Имя Насреддина было на слуху у многих, поэтому почти все скорбно опустили глаза. Особенно скорбными они были у одного голубоглазого верзилы, мягко присевшего на песок за спинами дервишей.

— Какое горе… — тихо протянул понятливый домулло. — Так, может, святые люди согласятся пожертвовать две-три таньга на упокой души этого беспросветного грешника? Милосердие и прощение угодны Аллаху…

— Никогда! — в один голос возвестили дервиши, но быстро поправились. — Что ты такое говоришь, о путник, разве бедным служителям Корана дозволительно прикасаться к золоту? У нас нет ни единой монетки…