Посрамитель шайтана

…Утро началось с традиционного пения муэдзинов. Чистейшее голубое небо раскинуло свои объятия над безмятежными площадями и базарами, первые солнечные лучи золотили блистающие головы минаретов; в тон им отсвечивали, пуская весёлых солнечных зайчиков, кривые полумесяцы на мечетях; а денёк обещал выдаться на редкость ласковым и приятным…

Люди просыпались, вознося молитвы Аллаху, подарившему им спокойную ночь и защитившему их от происков шайтана. Открывались лавки, базар заполнялся торговым людом, щебетали птицы, смеялись дети. И лишь какой-то безумец, нарушая общую идиллию, бился лбом в ворота падишахского дворца, осипшим голосом вереща, что в город проник Багдадский вор…

— …Убей его!

Я вздрогнул, вскинувшись над ноутбуком, неужели уснул?! Напротив меня на кухонном табурете сидел писатель Соловьёв, закинув ногу на ногу, пил пенный кумыс из консервной банки и, словно бы сам с собою, рассуждал вслух:

— Нет, в самом деле, почему бы тебе в конце романа не убить этого Оболенского? Читатель любит такие вещи, а ты ещё ни в одной своей книге не убил главного героя. Возвысь душу читателя трагедией! Заставь его плакать, сопереживать, искать смысл жизни, вспоминать о бренности земного… Дай ему почувствовать этот холод смерти, неумолимую близость черты, за которой пустота и куда рано или поздно падают даже самые любимые герои! Это же реализм! Ну, не хочешь крови, ладно… Тогда пусть он постареет и ведёт свои рассказы старым, обрюзгшим, лысым — на этом контрасте ты завоюешь читателя новизной! Вспомни, ведь в «Очарованном принце» я легко написал, как красавица Гюлюджан стала толстой, крикливой матроной, а сам Ходжа — добропорядочным, упитанным семьянином по кличке Филин. Взгляни вокруг — разве в реальности бывает не так? Разве твоя Джамиля так и будет всё время оставаться нежной и желанной, а твой Лев — молодым и жизнерадостным?! Состарь их, внеси правду жизни и… убей! Нет, пусть они сами умрут — он в своём мире, она — в своём, но в один день! А если до этого ещё умрёт ослик Рабинович — все девушки будут плакать! Это так свежо и так литературно, послушайся доброго совета и…

— А, узу би-Лляхи мин аш-шайтани р-раджими! Бисмиллях Ир-рахман иррахим… — хладнокровно прервал его я, ибо уже имею некоторый опыт по этой части.

Не дослушав первых слов старой мусульманской молитвы престола, призрак Соловьёва съежился и рассыпался в прах, оставив после себя удушливый запах канализации. Теперь я точно знал, кто и зачем ко мне приходил… Но ему не победить, я допишу эту книгу и, вопреки проискам шайтана, расскажу всю правду, всё как было!..

— …Ай, ай, ай! И что такая молодая красавица делает одна на постоялом дворе?! — Шестеро молоденьких купцов, насмешливо прицокивая языками, окружили тихую вдову из Багдада, пытавшуюся выскользнуть за ворота.

— Пропустите меня, уважаемые…

— Вах, такой милый голосок, он звенит прямо как серебро! А сколько серебра должно прозвенеть тебе в ладонь, о прекрасная пери, чтобы ты открыла нам своё личико?

— Пусть сначала откроет, а там уж мы сами решим, стоит ли за это платить! — поддержали другие, заходясь дебильным хохотом.

— Разумеется, стоит, — мягко раздалось за спинами наглецов. — И я бы рекомендовал вам, о недогадливые, заплатить побыстрее…

Купчики недоумённо смерили презрительными взглядами невысокого, коренастого домулло, подошедшего слева.

— Думай, что говоришь, чёрная кость?! Ты один, а нас шестеро.

— Вас пятеро. — Счастливо взвизгнувшую Джамилю надёжно закрыл голубоглазый гигант, выбросивший вперёд правую руку. Пудовый кулак уложил ближайшего молодца навзничь…

— А нас уже трое! — хрипло прорычал выходящий из-за ворот башмачник, с трудом удерживающий за уздечку рвущегося Рабиновича. — Не подходи, у меня ещё психованный осёл на боевом взводе!

Один вид маленького свирепого ослика с совершенно бешеными глазами напрочь отбивал желание драться даже у самых храбрых джигитов. Побледневших купцов как ветром сдуло…

— Они заплатили за своё недостойное поведение, Лёва-джан?

— Ну, относительно. — Оболенский подкинул на ладони два кошелька и один массивный перстень. — На люля-кебаб и фаршированную айву как-нибудь хватит…

— Лёвушка, ты снова меня спас! — Бывшая жена пустынного гуля при всех бросилась на шею рослого Багдадского вора. Ахмед хотел было справедливости ради напомнить, что спасали они её все, но Ходжа знаком попросил его не лезть, всё равно бессмысленно…

В караван-сарай, как вы уже знаете, два героических соучастника проникли ещё ночью. Тревожить сон Джамили страстный Оболенский на этот раз вежливо не решился, а вот башмачника пришлось растолкать для уточнения обстановки. В принципе ничего нового он не рассказал: до Самарканда они добрались без приключений, о своей возлюбленной аль-Дюбине он пока ничего не слышал, а интересуется одним — не потерял ли почтеннейший Насреддин тот чудодейственный эликсир, помогающий достойному мужу вернуть заблудшую супругу в лоно семьи?!