Читаем Посреди времен, или Карта моей памяти полностью

Были и другие истории-случаи. Думаю, каждый человек насчитает их в своей жизни немало. Лет пять назад поехали мы с женой на экскурсию из Кисловодска в Чегем. И автобус был старый, даже без кондиционера на той сумасшедшей жаре, за каждый заезд к новой достопримечательности с нас собирали деньги. Ущелье и водопады были красоты неимоверной, но их не люди придумали. На обратном пути, когда мы уже выехали из ущелья, дорога все еще шла вверх, вдруг автобус развернуло боком. Сверху неслись две легковые машины, они сумели притормозить, снизу шел такой же тяжелый автобус. И хорошо, что ехал снизу, тоже притормозил. И вдруг наш автобус понесло в боковой ров у дороги, сквозь стекло водителя я увидел крест, чья-то могила. Все шло к концу. И вдруг автобус остановился. Шофер заорал, что он не понимает, почему машина встала, но чтобы все как можно быстрее выбирались сквозь наполовину открывшуюся переднюю дверь. Удивительно, что пассажиры пропустили вперед и помогали выйти детям, старикам. Мужчины вышли последние. Водитель, конечно, уже был на воле. Тут автобус вдруг дернулся, рванул ко рву, правое заднее колесо сорвало и с искрами оно полетело в сторону, а автобус въехал в ров и перевернулся. Ведь это была абсолютная случайность, что мы уже выехали из ущелья, а потому не рухнули в пропасть. Вскоре появились гаишники, водитель сунул какую-то бумажку, полный и улыбчивый гаишник бумажку прочитал и сказал с кавказским акцентом: «Техосмотр проходить надо, а не справку покупать».

Но весь рассказ я веду о самой невероятной и по сути смешной случайности (теперь – смешной, тогда – страшноватой), которая случилась со мной на Старой площади, когда с портфелем, набитым тамиздатом, я шел к одному из чиновников аппарата ЦК КПСС.

Нынешнее поколение покупает русские книги, изданные там, т. е. тамиздат, не очень вдумываясь, что сие значит для людей старшего поколения. Я смотрю на эту возможность с легким и уже почти привычным радостным изумлением. В мое время тамиздат не покупали в магазинах, его доставали, давали почитать друзья или верные люди, хранение и чтение тамиздата означало риск тюрьмы. За эти книги «давали срок», порой немалый. Спрашивается, какого черта я поперся с этими книгами на Старую площадь? Но надо сказать, что уже с университета немало книг тамиздата перебывало в моем портфеле. Обычно я старался скорее доехать до дома. Но бывали ситуации, когда приходилось идти в библиотеку (я любил больше других Историчку), а там сумки и портфели надо было сдавать. Вначале, сдав портфель, в котором лежал мой тюремный срок, я сидел за книгами и время от времени утешал себя: «Там десятки портфелей, почему должны открыть именно твой?» Речь могла идти, разумеется, не о проверке, а о мелком воровстве, во время которого могла обнаружиться и запрещенная книга. Но библиотека это одно, а аппарат ЦК КПСС – совсем, совсем другое.

Выхода, однако, не было. Мне один из друзей принес в редакцию «Вопросы философии» завернутые в газету три книги: Авторханова, «Жатву скорби» Конквеста и «Колымские рассказы» Шаламова, я спрятал их в портфель. «На три дня», – предупредил приятель. Проблемы нечтения или малого чтения в те годы среди российской интеллигенции не было. Читали не переставая. Я собирался было уже идти с коллегами на обед, где всегда немного выпивали. Разумеется, взяв с собой портфель, чтобы уже не возвращаться. И тут меня позвали к телефону, звонил Квасов, сотрудник аппарата ЦК, автор, статью которого мне поручили вести. Был он мужик бытово очень добродушный, приветливый, чинами и связями не щеголял.

«Я вычитал верстку, – сказал он, – хотел бы кое-что с Вами обсудить, а завтра я на две недели должен уехать. Так что я Вас жду у себя». Уходившие друзья призадержались, глядя на меня с вполне понятным вопросом на лицах. Прикрыв ладонью мембрану, я шепнул: «Квасов». И махнул рукой, мол, не ждите. Друзья ушли, а Квасов в завершение разговора добавил: «Если поторопитесь, то еще в буфет успеете, сегодня четверг, рыбный день[14], к нам шикарного судака завезли». Цены в цековском буфете, как известно было тем, кто сумел там отовариться, были копеечные. Сами цековцы привыкли к этому, хотя иногда готовы были пособить с продуктами тем, кто так или иначе был связан с ними и попадал на Старую площадь. Напомню, что это была эпоха заказов, начало восьмидесятых. Магазины были почти пусты и только в продуктовых заказах люди получали какие-то продукты. Заказы составлялись так: на полкило колбасы и триста грамм сыра прибавляли вещи совсем не нужные – три пачки соли, набор спичек и штуки три просроченных консервов, скажем, бычков в томате. Их все равно ели – под водку.

Перейти на страницу:

Все книги серии Письмена времени

Избранное. Завершение риторической эпохи
Избранное. Завершение риторической эпохи

Александр Викторович Михайлов — известный филолог, культуролог, теоретик и историк литературы. Многообразие работ ученого образует реконструируемое по мере чтения внутреннее единство — космос смысла, объемлющий всю историю европейской культуры. При очевидной широте научных интересов автора развитие его научной мысли осуществлялось в самом тесном соотнесении с проблемами исторической поэтики и философской герменевтики. В их контексте он разрабатывал свою концепцию исторической поэтики.В том включена книга «Поэтика барокко», главные темы которой: история понятия и термина «барокко», барокко как язык культуры, эмблематическое мышление эпохи, барокко в различных искусствах. Кроме того, в том включена книга «Очерки швейцарской литературы XVIII века». Главные темы работы: первая собственно филологическая практика Европы и открытие Гомера, соотношение научного и поэтического в эпоху Просвещения, диалектические отношения барокко и классицизма в швейцарской литературе.

Александр Викторович Михайлов , Александр Михайлов

Культурология / Образование и наука
Посреди времен, или Карта моей памяти
Посреди времен, или Карта моей памяти

В новой книге Владимира Кантора, писателя и философа, доктора философских наук, ординарного профессора Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» (НИУ-ВШЭ), члена Союза российских писателей, члена редколлегии журнала «Вопросы философии» читатель найдет мемуарные зарисовки из жизни российских интеллектуалов советского и постсоветского периодов. Комические сцены сопровождаются ироническими, но вполне серьезными размышлениями автора о политических и житейских ситуациях. Заметить идиотизм и комизм человеческой жизни, на взгляд автора, может лишь человек, находящийся внутри ситуации и одновременно вне ее, т. е. позиции находимости-вненаходимости. Книга ориентирована на достаточно широкий круг людей, не разучившихся читать.Значительная часть публикуемых здесь текстов была напечатана в интернетжурнале «Гефтер».

Владимир Карлович Кантор

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное