Посреди времен, или Карта моей памяти

Один из прихожан раскрылся перед ним и рассказал о клятве, которую он вместе со своим другом, подражая Герцену и Огареву, принес на Воробьёвых горах – бороться до конца дней с коммунизмом. Отец Александр абсолютно серьезно ответил ему: «Я не знаю более антисоветской книги, чем Евангелие!» Советским диссидентам приходилось особенно тяжело в советском обществе. Лишенные работы, преследуемые сотрудниками КГБ, обремененные собственными проблемами, они все свои горести несли ему. Он был бесстрашным человеком. Казалось, читал все, что происходило в душе пришедшего к нему человека. И не просто читал, но всегда стремился помочь найти выход из затруднительного положения. Проблемы, которые казались неразрешимыми до разговора с ним, разрешались с его помощью мгновенно. Крайне редко я видел его усталым или раздраженным. Казалось, что его терпению нет предела. Основную часть прихода составляли интеллигенты. Пастырская работа с ними чрезмерно затруднена: российские интеллигенты всегда ощущали себя избранниками, часто без каких-либо серьезных на то оснований. Амбициозность, неоправданные претензии, отсутствие духовной трезвости – все это требовало колоссального терпения от пастыря. Всегда помогал прихожанам, причем не только словом утешения, но, когда требовалось, и деньгами.

СБ

Дорогой Сергей, должен перехватить слово, иначе моя история про приятеля и его сына будет некстати, а так она просто картинка к твоим словам.

Итак, они по Ярославской дороге доехали до станции Пушкино, оттуда надо было проехать одну остановку до Новой Деревни. Но можно было и пешком. Они пошли пешком. Сын спросил: «А он будет со мной говорить? Или я только буду присутствовать при вашем разговоре? Тогда я не хочу». Приятель примиряюще сказал: «Думаю, что ты будешь равноправным собеседником». Пришли они в церковь к окончанию службы и вперед пробираться не стали. Но отец Александр, уже сходя с амвона, заметил моего приятеля, кивнул ему, но продолжал отвечать на вопросы прихожан. Потом подошел, благословил моего приятеля и повел их в свой домик рядом с церковью, предложив выпить чаю. Сын шел, на лице его было написано, что он понимает важность происходящего и с кем он идет. Скорее всего, вообразил, как будет рассказывать приятелям, что пил чай с САМИМ Александром Менем, ради этого готовясь терпеть скуку взрослых разговоров. В то, что с ним будут говорить как с самостоятельной личностью, он вдруг разуверился. Они вошли в комнату, где на стенах висели портреты, в углу икона, горела лампадка. Отец Александр ушел хлопотать по чаевному делу, достал чашки, блюдца, деревянное блюдо с пряниками, сахарницу. «Ну что, по глотку чаю? А потом я хотел бы поговорить с молодым человеком. Но наедине… Папа не возражает?» Мой приятель кивнул: «Конечно, не возражаю». Они выпили по чашке чая, и мой приятель вышел на улицу, прихватив недоеденный пряник. Потом, как говорил, пожалел, что не взял больше. Ходить пришлось долго. «Казалось, что больше часа хожу, но вряд ли. Однако не меньше минут сорока», – говорил приятель.

Вдруг выглянул из домика сын, помахал ему приглашающе рукой, лицо прямо светилось. Похоже, что разговор получился более чем удачным.