Посреди жизни

Миссис Ратцки была очень выносливой – как физически, так и морально. Почти все мужчины ее семьи погибли в войнах и восстаниях, мирной жизни она практически не видела, и у нее была единственная цель – сохранить то, что осталось от семьи. Во время Второй мировой войны она побывала в концлагере, среди холода, голода и жестокости. И каким-то чудом выжила, хотя смерть была со всех сторон.

В больнице она пережила две операции и шла на поправку, однако, чем больше сил у нее становилось, тем больше она сопротивлялась нашей заботе. Она пыталась подраться с нами всякий раз, когда мы подходили к ней, даже просто чтобы сменить постельное белье. Мы пытались давать ей таблетки, но она швыряла их на пол, била нас, плевалась, так что опять нужны были уколы. Даже для этого требовалось три медсестры – две держали миссис Ратцки, а одна вводила препарат. Она кричала на нас – видимо, ругалась, а иногда успевала стукнуть. Она срывала перевязки и калоприемник, ей удалось даже вытащить мочевой катетер. Мы были в отчаянии, и в конце концов было решено дать ей паральдегид. Это жидкое бесцветное лекарство с характерным отвратительным запахом, который буквально пропитывал пациента и чувствовался даже на расстоянии. Мы, медсестры, терпеть не могли колоть больным паральдегид, потому что нужно было вводить большой объем препарата через толстую иглу, глубоко воткнув ее в мышцу. Да, конечно, паральдегид успокаивал больных, но эффект был странным – я даже думала, нет ли у него галлюциногенных свойств. Действия укола хватало примерно на шесть часов, а потом мы часто наблюдали у пациентов сильное возбуждение и дезориентацию.

Миссис Ратцки пролежала в больнице пять недель, и ее состояние беспокоило меня все больше и больше. Когда мы начали вводить ей паральдегид, я не выдержала и выпалила:

– Почему мы даем ей это лекарство?

– Потому что иначе мы не в состоянии контролировать ее, – ответила медсестра.

– Но это же кошмар! После паральдегида человек перестает быть прежним. Она уже не станет такой, как раньше!

– Я знаю, но так нужно.

– Почему?

– Вы здесь не для того, чтобы задавать вопросы. Вам лучше поговорить со старшей сестрой по палате, если вы так беспокоитесь.

– Да, я беспокоюсь, и не только из-за паральдегида. Вообще из-за всего.

Мне потребовалось немало мужества, чтобы поговорить со старшей сестрой. В ту пору существовала определенная иерархия: младшая медсестра-студентка не могла заговорить со старшей палатной сестрой, пока та первой не обратится к ней, поэтому я попросила одну из опытных медсестер замолвить за меня словечко.

Несколькими днями позже, когда я уже заканчивала дежурство, старшая сестра обратилась ко мне:

– Я слышала, вас беспокоит, что мы даем паральдегид миссис Ратцки?

– Да, и многое другое.

– Что именно?

– Все, наверное. Ее лечение, операции, лекарства, все эти сердечные стимуляторы, антибиотики – просто все…

Взгляд старшей сестры был настолько суровым, что я не решилась продолжить.

– Надеюсь, вы не критикуете лечение, которое миссис Ратцки получает в нашей больнице?

Вопрос был произнесен таким тоном, что прозвучал скорее как угроза.

– Нет-нет, – поспешно ответила я, чувствуя себя полной дурой.

– Хорошо, можете заканчивать дежурство.

Несколько дней спустя, в разгар утренней работы, когда не было ни единой пары свободных рук и все мы старались завершить необходимые дела до обеда, ко мне подошла одна из медсестер. Заверив, что возьмет мою часть работы на себя, она сказала немедленно явиться в офис Матроны – так мы называли сестру-хозяйку всей больницы.

В те дни сестры-хозяйки были фигурами очень яркими и влиятельными. Большинство из них имели незаурядный ум, сильный характер и твердые моральные принципы. Хорошая сестра-хозяйка знала все, что происходило в ее больнице, и постоянно, как говорится, держала руку на пульсе. Сейчас в сестринском деле нет людей, обладающих таким авторитетом и влиянием. У многих врачей-хирургов тряслись коленки, если вдруг их вызывали в кабинет сестры-хозяйки. Что уж говорить о младшей медсестре, к тому же студентке – мне полагалось просто упасть в обморок. Ведь сейчас я буду говорить с великой орденоносной мисс Олдвинкл!

Но на самом деле я не боялась – напротив, испытывала что-то вроде облегчения. Однажды меня уже вызывали к ней из-за стычки с одним из медицинских консультантов, который грубо толкнул меня. Тогда у меня сложилось впечатление, что мисс Олдвинкл – мудрая и проницательная женщина. Я чувствовала, что могу говорить с ней так, как не получилось поговорить со старшей палатной сестрой.

Я подошла к ее двери и постучала.

– Заходите, – раздался голос.

Это была большая красивая комната в постройке Викторианской эпохи, выходившая окнами на просторный двор.

– Садитесь, сестра Ли. Насколько я понимаю, вас волнует лечение миссис Ратцки?

– Да.

– Что именно вас беспокоит?

– Трудно объяснить. Меня беспокоит, сколько душевных и физических страданий мы ей причинили. Но дело не только в этом.

– Мы всегда видим страдание в больницах.

– Да, но ведь это страдание причинили мы!

– Она умерла бы, если бы не попала в больницу.