Посредник

По правде говоря, я бы ее не узнал. Волосы отдавали голубизной, лицо утратило округлость, более заметным, ястребиным стал нос. Она явно пристрастилась к косметике, в ее манерах появилось нечто театральное. И только глаза, изрядно поблекшие, не изменились по сути, как и раньше в них посверкивал холодный огонь. Мы немного поговорили о моей поездке, о том, чего я достиг в жизни — обе эти темы быстро себя исчерпали. Ведь для разговора самый пустяковый случай более ценен, нежели солидное, но монотонное продвижение вперед, а моя жизнь была на редкость бедна случайностями. Пожалуй, временная потеря памяти в Брэндем-Холле была последним ярким событием, приключившимся со мной. К нему Мариан и вернулась.

— Вы потеряли память в начале пути, — сказала она, — а я теряю в конце... то есть не теряю, просто не всегда хорошо помню, что было вчера, точь-в-точь как в свое время бедняжка Нэнни Робсон. А вот прошлое помню прекрасно.

Я ухватился за это признание и задал несколько вопросов.

— Только не все сразу, — запротестовала она. — По одному. Значит, Маркус... да, его убили на первой войне и Дэниса тоже. Не помню, кого из них раньше — кажется, Дэниса. Маркус был вашим приятелем, да? Ну, конечно, разумеется. Круглолицый мальчишка, мамин любимец, да и мой тоже. Мы все были так привязаны друг к другу, правда, Дэнису в родном доме было как-то неуютно, так бывает, сами знаете.

— А ваша матушка? — подсказал я.

Она вздохнула.

— Бедная мама! Эти нервные люди способны заварить такую кашу! Я-то все вынесла стойко. А бала, кстати, не было — пришлось его отменить. Приехала ваша мама — очень хорошо ее помню, такая милая женщина, сероглазая, как и вы, с каштановыми волосами, говорливая и бойкая. Пришлось поселить ее в гостинице. Дом кишмя кишел съехавшимися на бал гостями, все ходят и натыкаются друг на друга, вы будто язык проглотили, мама бранится на чем свет стоит. Это был настоящий кошмар! Тогда бразды правления взял папа и быстро навел порядок. На следующий день все, кто мог, разъехались. Помню, вы остались до понедельника, каким-то образом вам стало известно про Теда. Наверное, лакей Генри не выдержал: он тоже был вашим приятелем.

— Откуда вы узнали, что мне известно про Теда?

— Вы почти ничего не говорили, но промелькнула такая фраза: «Почему Тед застрелился? Ведь он был отличный стрелок». Поначалу вы думали, что он застрелился случайно, а с отличным стрелком такого быть не может. Увы, чтобы застрелиться, совсем не надо быть отличным стрелком. Тед был человек слабохарактерный, как и Эдвард.

— Эдвард?

— Мой внук. Теду надо было подождать, пока все уляжется, как сделала я. Я знала: стану леди Тримингем, все сразу уляжется.

— А Хью?

— Хью? — переспросила она. — Хью женился на мне. Ему было плевать на все их разговоры. Он был предан мне душой и телом. Дурного слова в мой адрес не желал слышать. Из этой катавасии мы вышли с высоко поднятыми головами. Если кто-то не желал с нами знаться, мы не обращали внимания, да таких и не нашлось. Все-таки я стала леди Тримингем. И по сей день остаюсь ею. Другой нет.

— А что ваша невестка?

— Алетея? Бедняжка, она была ужасная зануда. Одни ее приемы чего стоили — мухи дохли от тоски. Я на них никогда не ходила. Я тогда жила в Дауэр-Хаус, и у меня всегда толпились люди, народ, разумеется, все интересный, художники и писатели, не то что наскучившие деревенские соседи. Впрочем, скучных людей хватает и в Норфолке. Сын был человек не очень общительный, в моего отца, вообще, он был его копией. Но папа был волевой человек, а сын — нет. Какими чудесными родителями наградил меня господь! Не всякому достаются такие!

— Вы не сказали, что сталось с вашей матушкой, — напомнил я.

— Ох, бедная мама! Она не могла жить в доме, ей пришлось уехать, но мы часто навещали ее, она все о нас помнила и была очень рада, когда я вышла замуж за Хью — она всегда этого хотела. А я — не очень, но пришлось, и слава Богу, иначе люди могли от меня отвернуться.

— А ваш отец?

— О-о, папа дожил до преклонных лет, почти до девяноста, но когда мама оставила нас, потерял интерес к своей работе, а потом, после гибели Маркуса и Дэниса, и вовсе ее забросил. Он часто навещал нас в Холле, да и когда я перебралась в Дауэр-Хаус, не забывал меня. Мы все были так привязаны друг к другу.

Боже, да по сравнению с тем, что выпало на ее долю, моя жизнь была просто раем! Я не мог больше это слушать, но хотелось все окончательно расставить по местам.

— Вам, наверное, тоскливо здесь одной, Мариан? — спросил я: — Может, в Лондоне вы будете счастливее?

— Одной? — переспросила она. — Что значит одной? Народ сюда валом валит! Хоть от ворот поворот давай, ко мне же настоящее паломничество! Все обо мне слышали, знают, что мне пришлось пережить, и, естественно, люди хотят увидеть меня — так же, как и вы.

— Очень рад, что повидался с вами, — заверил ее я, — и познакомился с вашим чудесным внуком, Эдвардом.

— Тс-с. — Она поднесла палец к губам. — Не называйте его так, он любит, чтобы его называли Хью, хотя родовое имя, конечно, Эдвард.

Я вспомнил двух Эдвардов в трансепте.