Читаем Посредник полностью

Теперь уже Фрэнк присел на подножку. Шериф не дурак. Мигом сложит два и два. Фрэнк смекнул, что положение у него хреновое. Будет новый скандал. Опять, глядишь, сбегутся репортеры и любопытные. Их жизнь перевернется. А ни одна жизнь не терпит переворотов вверх тормашками. Фрэнк встал, хватил кулаком по боковому зеркалу, оно треснуло, стало похоже на паутину в рамке. Артур наконец закурил.

– Черт бы тебя побрал, Фаррелли. Черт бы тебя побрал!

Фрэнк посмотрел на свои окровавленные пальцы и почему-то вдруг успокоился. Он толком не знал, в чем тут дело и откуда взялось спокойствие. Словно куски головоломки легли на место. Он это сделал не ради себя. А ради Стива, и не только ради него, но и ради Бленды тоже. Оказал им услугу, живым и мертвым, которым служит. В сущности, весь Кармак может сказать ему спасибо. Он сделал это ради города.

– Что теперь будет? – шепотом причитал Артур. – Что будет?

– Слушай внимательно, – сказал Фрэнк.

Он нашел в мастерской еще одну пустую канистру, налил в нее бензина, поставил сзади в фургон. Они сели по обе стороны от Боба Спенсера. С погашенными фарами поехали к дому Мартина Миллера, который принадлежал теперь Фрэнку Фаррелли и от которого были одни только хлопоты. На повороте у реки Боб Спенсер вдруг повалился вперед, врезался лбом в приборную панель. Изо рта потекла кровь, клочок языка, точно красный слизень, упал Фрэнку на колени. Фрэнк смахнул его на пол. Артур чуть не заехал в канаву, но быстро выровнял машину. Усадить труп как следует не было возможности. Вдруг кто увидит и что тогда подумает? Что Боб Спенсер спит или в стельку пьян? Вероятно, последнее. Но никто их не видел, во всяком случае, так им казалось. Черная тишина после похорон Вероники продолжалась.

– Никогда нам от этого не избавиться, Фрэнк. Никогда.

– Есть идея получше?

– Только-только все стало налаживаться. Так на́ тебе! Эта хрень! Черт бы тебя побрал, Фаррелли!

– Ты уже говорил.

Они подъехали к усадьбе. В воздухе замельтешили снежинки, вот и хорошо, заметет следы. Артур припарковался у калитки.

– Там вроде свет, – сказал он.

– Где?

– В окне посередке.

Некоторое время они сидели, глядя на дом. Повсюду темно.

– Померещилось тебе, – сказал Фрэнк.

– Наверно.

Боб Спенсер издал какой-то мерзкий звук. Мертвый Боб Спенсер трясся и дергался. Сперва Фрэнк не понял, что происходит. Может, он все ж таки не помер? Но потом сообразил. Вонь похлеще аммиака наполнила кабину. Боб Спенсер опорожнялся от шлаков, хоть и помер. Фрэнк распахнул дверцу и вывалился наружу, жадно хватая ртом холодный ночной мрак, голова так кружилась, что пришлось присесть на корточки, иначе бы упал. Артур последовал его примеру. Немного погодя оба очухались. Фрэнк сходил в сарай за тачкой, и они с трудом взвалили на нее Боба Спенсера. Канистру с бензином Фрэнк пристроил у него между колен. Закатить тачку на взгорок, к дому, оказалось непросто. Артур подталкивал сзади, Фрэнк тянул. Но склон был гладкий, несколько раз они соскальзывали вниз и начинали все сызнова. Продолжалось так довольно долго. Смерть двигать тяжко. Наконец добрались доверху. Оставалось одолеть три кривые ступеньки на веранду. Артур резко выпрямился:

– Кажись, я что-то слышал, Фрэнк.

Оба замерли, прислушиваясь. Когда прислушиваешься, непременно что-нибудь да услышишь: обломившуюся ветку, какого-нибудь зверька, живущего в потемках, ветер или хоть шум воды подо льдом. Это они и слышали.

– Померещилось тебе, – сказал Фрэнк.

– Наверно.

– Ничего тут нет. Только река.

– Только река, ну да.

Они затащили Боба Спенсера на веранду, посадили в кресло, где обычно сиживал Мартин. Артур решил, что теперь Фрэнк справится один, и поспешил к фургону. Фрэнк положил Бобу на колени пустую пивную бутылку, облил бензином его ботинки и пол от порога до лестницы. Но когда хотел поджечь и отделаться таким манером и от Боба Спенсера, и от этой халупы, владеть которой ему отнюдь не хотелось, поджигать оказалось нечем, а заходить в дом и искать там спички или зажигалку он был не в силах, как и рыться в карманах Боба Спенсера. И вот тут Фрэнк запаниковал. Ему тоже стало что-то мерещиться. Он бегом спустился к фургону, где Артур в полном защитном снаряжении вычищал кровь, испражнения и прочие следы.

– Зажигалка! – крикнул Фрэнк.

– Блин, где Бобов язык?

– Да хрен с ним!

– Я не стану ездить по округе с куском его языка в машине!

– Зажигалка, Артур!

– В кармане куртки! Черт бы тебя побрал, Фаррелли! Только-только все стало налаживаться!

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Год Дракона
Год Дракона

«Год Дракона» Вадима Давыдова – интригующий сплав политического памфлета с элементами фантастики и детектива, и любовного романа, не оставляющий никого равнодушным. Гневные инвективы героев и автора способны вызвать нешуточные споры и спровоцировать все мыслимые обвинения, кроме одного – обвинения в неискренности. Очередная «альтернатива»? Нет, не только! Обнаженный нерв повествования, страстные диалоги и стремительно разворачивающаяся развязка со счастливым – или почти счастливым – финалом не дадут скучать, заставят ненавидеть – и любить. Да-да, вы не ослышались. «Год Дракона» – книга о Любви. А Любовь, если она настоящая, всегда похожа на Сказку.

Андрей Грязнов , Вадим Давыдов , Валентина Михайловна Пахомова , Ли Леви , Мария Нил , Юлия Радошкевич

Фантастика / Детективы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Научная Фантастика / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее