Читаем Посредник полностью

И я, человек послушный, с ужасом последовал за ним в до невозможности унылую комнату, где за столом сидели другие столь же унылые резиденты, вооруженные таблетками, всего шестеро, женщины и мужчины разного возраста, но отнюдь не в расцвете лет, это уж точно, жалкая компания, и я вовсе ее не украсил, охотно признбюсь, мое появление ничуть не подняло ее выше среднего уровня, нет, я увлек всех их вниз, к дотоле неведомым ступеням и фарватерам. И если у меня вообще был хоть какой-то аппетит, я немедля его потерял, от одного только вида этой увечной, печальной галереи, этих страдающих, погруженных в себя, невыносимых людей, которые мало-помалу станут моими близкими, моими родственниками, моими солдатами и по-прежнему являются таковыми, моими ближайшими друзьями, моими предусмотрительными соратниками, я до сих пор зову их предусмотрительными, это мое войско, которое может выступить в поход по первому же сигналу, хотя мы с тех пор больше не виделись и, надеюсь, никогда не увидимся. Я молитвенно сплетаю ладони, думая о вас, ребята. Сплетаю ладони, так как ничего больше сделать не могу, только сплетаю за вас ладони и читаю молитву, без которой нам не обойтись: живите одним днем, ребята, одним днем, а завтрашний день, ребята, опять-таки лишь один из многих. Опрометчивое счастье – наша затяжная смерть. Мы были группой. В гастрольном турне с собственными кулисами, в собственном цирке. Я называл нас The never ending fake it till you make it-Tour[7]. Я ведь давно сказал, что все называю по-другому? Мы – это Красотка Рита, чей рот только и знай жевал, Себялюб Джимми, Линда Ветровое Стекло, Реаб Люси, Домохозяйка Джин Без Тоника и Проказник Тейлор.

– А это Умник из Норвегии, – сказал мистер Билл.

– Привет, Умник.

И опять тишина. Все смотрели на меня. Все чего-то ждали. Я опустил глаза. Чертова нога донимала меня, правая, стояла почти наперекосяк, я попробовал силком поставить ее как надо, но она не слушалась, чертова нога, надо бы отрубить ее раз и навсегда. Если бы я сейчас пошел, то сделал бы круг и вернулся к тому же стулу. Мистер Билл осторожно тронул пальцем мое плечо:

– Ваша очередь.

Я попробовал поднять глаза.

– Я Умник из Норвегии, – сказал я. – Идиот. – И добавил, кажется про себя: – В точности как вы.

Вскоре я, стало быть, получил имя Эрудит. В каждом уважающем себя цирке не обойтись без словесного артиста. Рядом с прибором лежало зеленое меню, Lunch at the Retreat[8]. Блюда были настоящие: Fresh Fruit Cup, Fresh Baby Carrots, Vegetable Platter, Spinach Salad, Grilled Reuben Sandwich, Chunky Shrimp Salad Sandwich, Naked Idaho Potato, Fresh Cauliflower, Albacore Tuna Salad, Fresh Seasonal Fruit, Cheese Cake, Cranberry Juice[9] и молоко. Я сдался. Не хотел иметь выбор. Был не в состоянии выбирать. Дрожал не я. Дрожал мир, который не мог держаться спокойно. Жалкая парочка – мир и я. Мистер Билл заказал салат из шпината.

– Вам необходимо железо, – сказал он, а остальные идиоты закивали; у всех у нас рты только и годились, что жевать.

После еды за мной опять зашел доктор Будь. Провел к себе в кабинет. Я сел на белый кожаный диван. Надо подписать контракт. Физический контакт между резидентами запрещен, посещать другие комнаты не разрешается, разве только в сопровождении сестры Печали или мистера Билла. Все это исключительно ради нашего блага. Я прекрасно понимал доктора. А к тому же был далек от мысли совершать означенные поступки, фактически мне бы в голову не пришло соваться к соседям, никто и никогда не вызывал у меня большего отвращения, чем эти злополучные горемыки, поэтому я с готовностью подписал бумагу о том, что буду держаться от них подальше, и полагаю, они сделали в точности то же самое, подписали бумагу о том, что будут держаться подальше от меня. Далее речь пошла о неразглашении.

– У вас с собой пишущая машинка, – сказал доктор Будь.

– Просто по давней привычке.

Он хохотнул с дружелюбным видом:

– Давненько я не видел пишущих машинок.

– Да она просто для красоты, – сказал я.

– Трость тоже?

Я не вполне понял, что он имеет в виду, и переспросил:

– Трость?

– Тоже для красоты?

– У меня дефектная стопа, – сказал я. – Вдобавок обслуживание лучше, когда при мне трость.

– Вы полагаете, что вас плохо обслуживают? Плохо к вам относятся?

– Напротив. Я и вам рекомендую завести трость, чем раньше, тем лучше.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Год Дракона
Год Дракона

«Год Дракона» Вадима Давыдова – интригующий сплав политического памфлета с элементами фантастики и детектива, и любовного романа, не оставляющий никого равнодушным. Гневные инвективы героев и автора способны вызвать нешуточные споры и спровоцировать все мыслимые обвинения, кроме одного – обвинения в неискренности. Очередная «альтернатива»? Нет, не только! Обнаженный нерв повествования, страстные диалоги и стремительно разворачивающаяся развязка со счастливым – или почти счастливым – финалом не дадут скучать, заставят ненавидеть – и любить. Да-да, вы не ослышались. «Год Дракона» – книга о Любви. А Любовь, если она настоящая, всегда похожа на Сказку.

Андрей Грязнов , Вадим Давыдов , Валентина Михайловна Пахомова , Ли Леви , Мария Нил , Юлия Радошкевич

Фантастика / Детективы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Научная Фантастика / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее