Посредник судьбы

– Да, так и есть, – с горечью ответил он. – Но если бы я больше времени уделял ему, пришлось бы меньше времени уделять работе. Он, видимо, не рассказывал тебе, как мы с его мамой мотались по съемным квартирам с младенцем на руках, когда я работал учителем экономики. Как одна квартира была хуже другой. Как он в два года заболел пневмонией, потому что крыша в деревянном доме, в котором мы тогда жили, протекла. Как нам не хватало денег на лекарства, чтобы поставить его на ноги. Как органы опеки чуть не отобрали его у нас, увидев, где мы живем. Как нам с его матерью пришлось заложить в ломбард все ценное, что у нас тогда было, включая обручальные кольца, чтобы снять хорошую квартиру и отчитаться перед органами опеки. Мне пришлось сменить работу, на более оплачиваемую. Это было не так-то просто, меня никто не хотел брать, считая, что школьная экономика далека от рыночной, и, как я узнал позже, они были абсолютно правы. И все-таки нашелся человек, поверивший в меня и давший мне шанс на светлое будущее. Мне пришлось заново изучать экономику, днем я был на работе, ночью читал книги. Я не хотел, чтобы мы снова оказались в доме с протекающей крышей, а это требовало полной моей отдачи работе. Когда я стал профессионалом в своем деле, и мои заработки увеличились в разы, я собирался поменьше времени уделять работе, но меня повысили. И я не мог подвести человека, поверившего в меня когда-то. Так я до сих пор и живу работой. И все это время меня греет лишь одна мысль, что те, кого я люблю, живут в хорошем доме, питаются хорошей пищей и могут заниматься тем, что им нравиться, а не тем, что приносит стабильный доход.

Я видел, с какой горечью он все это рассказывал, а я даже не помнил тех времен, когда у нас ничего не было. Я всегда считал, что в своей прежней жизни я родился в уже богатой семье. Сейчас я совсем по-другому на него смотрел, мне хотелось не упрекать его, а благодарить. Благодарить за то, что он сделал столько усилий, чтоб его семья ни в чем не нуждалась. Мне было очень стыдно и за себя сейчас, и за того, кем я был в прошлом.

– Он, видимо, не помнит об этом, – печально сказал я.

– Наверно, и не помнит, – так же печально ответил он. – Возможно, так даже лучше, зачем ему помнить плохие времена? Они лишь навеивают грусть. А у него и так не самая легкая судьба.

Я только сейчас осознал, как все-таки много он сделал для своей семьи, которая помнит о нем лишь то, что он все время был на работе.

– А вы часто тут обедаете? – спросил я, решив сменить грустную тему.

– Почти каждый день, – задумчиво ответил он.

– Ваш сын учился в университете, который тут рядышком находится, но никогда вас тут не видел, – сказал я, рассчитывая получить какие-то разъяснения.

– Он никогда сюда и не заходил, хотя я каждый раз рассчитывал на это, – с вернувшейся грустью, сказал мой собеседник. – Я тут обедаю с первого дня, как он перешагнул порог этого университета. Видишь ли, ездить домой на обед у меня не всегда получается. Вот я и подумал, что мы с сыном можем обедать вместе тут рядом с его учебой. Да и мне от офиса до этого кафе ехать гораздо меньше, чем до дома.

– Но он предпочитал покупать пирожки в соседней лавке, – с обидой на себя договорил я.

– Да, именно так, – спокойно продолжил он. – Я почти каждый день видел, как он проходит мимо. Я надеялся, что он когда-нибудь зайдет в это кафе, но этого так и не состоялось.

Я видел, как заблестели его глаза, когда он все это говорил. Мне хотелось его обнять, сказать, что его сын очень любит его, что его сын гордиться им. Но я лишь молча смотрел на него, готовый сам разрыдаться в любой момент.

– Но вы же могли сказать ему дома, что вы хотите с ним пообедать в кафе и договориться заранее? – неуверенно произнес я.

– Да мог, но мне все время хотелось, чтоб это выглядело как-то случайно, чтоб он не думал, что я лезу к нему в жизнь. Не думал, что я навязываюсь. К тому же он постоянно был в компании, а мне всегда хотелось, чтоб у него было много друзей. Так что я не мог себе позволить влезть между ним и его однокурсниками, – все так же печально говорил он.

С каждым его словом я презирал себя все больше. Как я мог быть таким слепым, таким эгоистичным, я ведь даже ни разу его не поблагодарил, я уж не говорю о том, что я ни разу за всю жизнь не сказал отцу, что люблю его. Мы оба молчали, обдумывая наш разговор. Я все же первым нарушил тишину:

– Можно посмотреть на вашу руку?

– Зачем вам это? – насторожено, спросил он.

– Я все-таки считаю вашего сына выдающимся человеком, – мне было крайне неприятно сейчас его хвалить, и все же я понимал, что без этого мне явно рассчитывать не на что. – Мне, просто, интересно, есть ли у вас на руке какой-то особый знак, указывающий на исключительность вашего сына.

– Выдающийся человек, – улыбнувшись, повторил он мои слова.