«Трое из нашего района: Михаил Тихонькин (17 лет), Александр Кеменов (18 лет) и Кирилл Кабаков (18 лет), — констатировал автор статьи, — в 197... году после кинокартины «Кавказская пленница» учинили драку с парнями соседней улицы, догнали самого длинного из них, Толю Рябинина, и зверски избили. После двух ножевых ранений в легкое и печень Рябинин упал. Подобранный в подъезде, он был привезен в больницу, где скончался через 20 минут. Дело слушалось в городском суде.
Из троих обвиняемых семнадцатилетний Михаил Тихонькин, которого многие знали в районе как работящего, неглупого парня, в ходе следствия полностью признался в убийстве. Подробно описал, где взял ножи, как пырнул раз, другой.
Городской суд согласился с выводами предварительного следствия, показаниями подсудимого и свидетелей и осудил Тихонькина за предумышленное убийство «путем нанесения двух смертельных ран» на десять лет лишения свободы — срок максимальный для несовершеннолетних. Двум другим участникам драки — Кеменову и Кабакову — дали соответственно четыре и три года. Из этого следует, — делал вывод летописец этих событий, — что надо запретить продажу крепких напитков в районе клуба, усилить идейно-воспитательную работу, организовать досуг...»
И т. д. и т. п.
Резонно. Но, дорогой товарищ из заводской многотиражки, все оказалось не так-то просто, если сегодня, по прошествии стольких месяцев, дело вернули на доследование. И это в результате кассации, поданной лично адвокатом Сбруевым. Интересно, известно ли сейчас автору статьи, что Верховный Суд РСФСР высказал сомнение, мог ли один человек нанести два удара разными ножами, не совершил ли это убийство вместе с ним кто-нибудь другой? Версию же о том, что удары ножами нанес Тихонькин, Верховный Суд посчитал недоказанной именно после аргументов защитника.
Кто-то другой... Кто же он, этот другой, и почему Тихонькин его покрывает — вот в этом следует сейчас разобраться.
На прошлой неделе Родион познакомился с материалами доследования в прокуратуре, восстановив и проанализировав весь ход дела. Экспертизы, описание улик, свидетельские показания... До сих пор ничего нового для себя Родион не обнаружил, а теперь надо было все прерывать, чтобы заниматься Рахманиновым. «Так или иначе, — подумал Родион, откидываясь в кресле, — но действовать. Побороть эту чертову апатию. Иначе еще лет десять будешь получать письма сограждан, подозревающих тебя в укрывательстве преступников. Или и того хлеще — во взяточничестве».
Он выпивает подряд два стакана чая крепости чифиря, потом начинает собираться. «Дело Тихонькина, — размышляет он, запирая ящики, — перестало быть моим делом. Здесь речь идет о репутации защиты вообще. Перед широкой общественностью. За истекшие месяцы чересчур много пузырей поднялось на поверхность от этого процесса. Значит, остается одно: подвергнуть сомнению каждую деталь. Каждую. В с е — перепроверить. Как будто только что, впервые узнал об этом преступлении».
Он набирает номер консультации... Наконец-то. Томный голосок Клавочки протяжно информирует об обстановке. Ждут два новых клиента.
— Предлагала других, Родион Николаевич, не соглашаются. Вас хотят. У Прохорова решается вопрос, состоится ли Президиум коллегии. Такая скука без вас, — неожиданно вздыхает Клавочка. — Приходите скорей.
— Кассетный магнитофон заведите, — смеется Родион в трубку. — Кнопку нажал — ансамбль «Веселые ребята», в другой раз нажал — Шаляпин. А главное, поменьше курите. Цвет лица портится. Он у вас удивительный...
— Я серьезно... — обижается Клава. — Да не забудьте насчет Президиума. Перезвоните.
— Угу, — мычит Родион.
Положив трубку, он берет со стола другое письмо, торопливо вскрывает, смотрит на подпись: Рябинина.