Пост Леонардо

Итак, Аруйаве был сыном Алуари. Последнего вождя трумаи. Мы замолчали, думая каждый о своем. Тоскливо звенели москиты. Ветер шелестел по крыше шалаша. С глухим стуком упал за окном перезрелый плод манго. Пленка в кассете магнитофона кончилась. Пока я возился, доставая новую, Аруйаве закурил. Нажав кнопку, я включил магнитофон. Можно было продолжать беседу.

— А что делает твоя жена?

— Ничего не делает.

В этом он остался верен своим предкам: индеец никогда не признает, что женщина может заниматься чем-то, заслуживающим внимания. Но Аруйаве, с другой стороны, был уже отравлен цивилизацией, и, самое главное, любил свою жену, а поэтому, запнувшись, добавил:

— Она ничего не делает, но занимается по хозяйству: еду готовит, рыбу жарит, которую я привожу. С сыном сидит.

— А ты что делаешь?

— Разное: помогаю Клаудио, наблюдаю за посевом маниоки, езжу на лодке, говорю каждое утро по радио.

— Стало быть, ты уже разбираешься в радио?

— Нет, я только умею включать и выключать. Чинить не могу.

— А мотор у лодки?

— Тоже не могу чинить, — он подумал идобавил: — Пока...

— А если мотор сломается, когда ты далеко от Диауарума?

— Тогда будет плохо.

— А куда ты ездишь на этой лодке?

— Куда Клаудио скажет. Иногда вместе с ним подымаемся по Шингу. Иногда он меня посылает за больным в какую-нибудь деревню. Или на пост Леонардо.

— А сколько человек осталось сейчас в твоем племени?

Он морщит сосредоточенно лоб. Потомговорит:

— Около двадцати...— И добавляет: — Вместе с женщинами.

Вероятно, это короткое замечание: «вместе с женщинами» — было самым убедительным примером того, что Аруйаве окончательно примкнул к «цивилизадо». «Настоящий» индеец никогда не позволил бы себе сказать такое. Я убедился в этом несколько дней спустя, когда, вернувшись на пост Леонардо, стал свидетелем любопытной сцены. К «конторе» Орландо приближалась длинная процессия очередных визитеров из какой-то соседней деревни. Впереди шли женщины с корзинами и мисками на голове и несли младенцев, приютившихся на могучих бедрах матерей. Рядом бежали, путаясь под ногами, детишки постарше. Замыкая шествие, торжественно шли мужчины с луками и стрелами в руках.

— Кто там пришел? — крикнул Орландо, подымая голову от своего канцелярского гроссбуха, в котором он в который раз безуспешно пытался свести концы с концами в тощей смете Парка.

— Это пришли камаюра, — доложил один из болтавшихся вокруг него старожилов поста.

— Сколько их? — спросил Орландо, соображая, что нужно дать команду на кухню, чтобы Сабино позаботился об «усилении» обеда.

Индеец, чрезвычайно довольный возможностью продемонстрировать свои математические способности, высунулся из окна и принялся считать, тыча в воздух черным, заскорузлым пальцем. Он несколько раз сбивался и начинал сначала. От напряжения на лбу у него выступили капельки пота. Сын сельвы, видимо, совсем недавно освоил тайны математики. Наконец мучительный процесс завершился блистательной победой. Повернувшись к нам, он ликующе провозгласил:

— Пришли семь камаюра!

Я недоуменно воззрился на Орландо: мне хорошо было видно, что гостей там не меньше пятнадцати. Орландо понял мой молчаливый вопрос и, пряча улыбку, повернулся к математику:

— Караиба утверждает, что ты ошибся.

Тот побагровел от возмущения, снова воззрился в окно и принялся пересчитывать, нервно взмахивая пальцем.

— Караиба говорит, — сказал ему Орландо, — что к нам пришли две руки и одна нога камаюра...

Математик, не удостаивая меня взглядом, с достоинством пояснил:

— Орландо, там пришли семь камаюра. А остальные — это женщины.

Да, индейцы Шингу никогда не включали женщин в общий «баланс», в «сводку наличного состава» своего племени. В счет всегда шли только мужчины. Так уж повелось испокон веков, и ничего тут не поделаешь. А бедный Аруйаве вынужден был сказать, что в его племени около двадцати человек «вместе с женщинами». Ему, очевидно, никак не хотелось признать, что его народ фактически прекратил свое существование.

...Ладно, пусть будет так. Я закуриваю и спрашиваю его:

— Стало быть, ты один из последних трумаи?

— Да.

— А твоя жена?

— Она суйа...

Ирония судьбы: последний из трумаи вынужден взять в жены девушку из племени своих врагов. Что это: новейший вариант «Ромео и Джульетты» или только необходимость найти себе женщину, даже если твой отец перевернется в своей убогой могиле?

— А твоя жена знает язык трумаи?

— Нет.

— А ты знаешь язык суйа?

— Нет.

— А как же вы объясняетесь?

— По-португальски.

— А ваш сын?

— Он начинает говорить по-португальски. Но знает несколько слов и трумаи.

— Ты доволен своей жизнью?

— Да.

— Тебе здесь, в Диауаруме, лучше, чем было раньше, когда ты жил в своей деревне?

— Да, мне здесь очень хорошо.

— А чего бы ты хотел, чтобы тебе стало еще лучше?

— Не знаю,— он задумывается, молчит, потом отвечает: — Я хотел бы всегда работать вместе с Клаудио. Еще хочу научиться чинить мотор у лодки. И чинить радио. А то, когда оно замолкает, приходится звать Клаудио.

Он снова молчит, собираясь с мыслями, и добавляет!

— Еще хочу научиться читать и писать. Хочу прочитать много книг. Сколько прочитал Клаудио,

— Зачем?